Запоздалый приговор - Фридрих Незнанский

В общем, самоубийцы в «Московской» редкостью не были, что-то манило их в уютную гостиницу, и здесь они находили свой последний ночлег. Так что Костырко не сильно удивился, когда Шерстяка нашли в его люксе с простреленной головой.

Все это он рассказал Гордееву На третий день их знакомства. Гордеев подкараулил Костырко, когда у него закончилась смена, и предложил выпить по кружечке пива, а лучше по три-четыре. По старой своей лагерной привычке к халяве Костырко согласился, тем более что столичный гость выглядел подозрительно беспечным, сорил деньгами и болтал невесть что о важных людях, с которыми якобы знаком. Это всегда могло пригодиться.

Однако вышло так, что он рассказал все, что Гордеев хотел выяснить. Юрий Петрович умел разговаривать с людьми, и его пятилетний опыт работы в Генпрокуратре перевесил лагерный стаж Костырко.

Теперь Гордеев знал то, что ускользнуло от официального следствия. А именно:

1) генерал Хондяков приходил по утрам к Шерстяку довольно регулярно, как минимум через день;

2) первое время Хондяков появлялся не один, а с эскортом, подобающим человеку, еще совсем недавно облеченному громадной властью, — рядом с ним вышагивала длинноногая блондинка;

3) на третий раз Хондяков ушел один, а блондинка осталась в номере Шерстяка;

4) после этого она навещала Шерстяка самостоятельно, последний раз — вечером накануне гибели Шерстяка;

5) больше она в гостинице не появлялась — ни с генералом Хондяковым, ни без него.

Вся эта информация стоила Гордееву двести пятьдесят долларов. Кстати, за такую же сумму нагулявший аппетит Костырко готов был принять участие в составлении фоторобота блондинки. Но от этого Гордеев воздержался. Если она была киллером, отправившим Шерстяка на тот свет, то внешность свою наверняка искусно маскировала, если же все это — большая ошибка, то тем более в блондинке нет никакой нужды..

Генерал Хондяков жил в Адлере, поэтому и Гордееву пришлось туда на время переместиться. Хондяков занимал огромную дачу, и вокруг него постоянно была многочисленная охрана, не подобраться. На пляже говорили, что ее количество увеличилось вдвое после гибели Шерстяка. Это подсказало Гордееву правильную линию поведения.

.-.Начался прилив, и море, почти не тронутое рябью, тихо льнуло к берегу. Гордеев прищурил глаза. Солнечный свет, казалось, проникал в самую его неподвижную толщу. Хорошо-о. Он растянулся на нежном песочке и закрыл глаза, чувствуя с наслаждением, что заснет немедленно. Хорошо… И тут же перед ним появилось мертвое лицо Ольги Реутовой.

Он сел. Что за черт? Он же ее в глаза никогда не видел. И мертвой не видел. Видел только застегнутый уже на молнию кулек, про который ему сказали, что это она и есть.

От перегрева в голове роились всякие безумные версии, вроде того, а что, если, например, Реутов, бывший биатлонист, был киллером, ведь в новые времена и не такое случалось, а Шерстяк его прикрыл и дал возможность легального существования?! За что и поплатился.

Вполне возможно, что именно здесь и таилась загадка гибели Виктора Реутова, имевшая, что тоже не исключено, какое-то отношение к странной гибели Ольги. А что?

Гордеев понял, что с пляжа все-таки надо уходить вовремя…

На четвертый день он подкараулил Хондякова. У отставного генерала тоже были ритуалы. В духе государственных мужей 90-х он любил играть в теннис и делал это довольно регулярно — через день на закрытых кортах.

Тут Гордееву ничего не светило. Но, к счастью, этим здоровый образ генеральской жизни не исчерпывался. Гордеев несколько дней валялся на ближайшем пляже, выжидал момент. И наконец он настал.

Хондяков, большой любитель подводного плавания, почувствовав, что в акваланге заканчивается кислород, вылез подышать на камешек, который находился в доброй полусотне метров от берега. Гордеев приплыл туда заранее, в надежде на случай. Генерал плавал хорошо, его охранники — не очень. Поэтому, когда генеральская голова едва показалась над водой, Гордеев изобразил абсолютное счастье и с криком «Андрей Ермолаич!» бросился помогать.

Охранники подоспели, когда генерал уже рядом с Гордеевым подставлял утреннему солнышку трудовую мозоль. Движением бровей он отослал их обратно в море. В это время Гордеев уже тихо излагал ему свою версию: Шерстяка убили, в этом нет никаких сомнений, это виртуозная тщательно подготовленная акция.

— Я интервью не даю, — буркнул Хондяков.

— Если вам угодно считать это интервью — ради бога, но вообще-то я адвокат, член Московской коллегии, работаю в юридической консультации на Таганке. До этого был следователем в Генпрокуратуре.

Последние слова произвели на Хондякова неизгладимое впечатление. А может быть, и слово «Таганка» внесло свою лепту. Договорились пообщаться сегодня после обеда у генерала на даче.

Гордеев явился в половине второго.

— Если вы не против, вас проверят на предмет записывающей аппаратуры.

Чрез две минуты беседа началась.

— Почему десять лет назад Шерстяк ушел в отставку с губернаторского поста? Вы были рядом, вы должны это знать.

— Откуда мне знать?

— Слушайте, я не журналист, не следователь, не официальное лицо. У меня в этом деле другой интерес.

— Какой же?

— Я представляю родителей покойной Ольги Реутовой, — сказал Гордеев.

— А кто это?

— Ну, вы даете, генерал! Это жена Виктора Реутова, которого вы прекрасно знаете и даже пытались некогда затащить на работу в Министерство обороны.

Хондяков нахмурился:

— Кто вам сказал такую чушь?!

— Какая разница? Важно то, что это правда. Реутов убит. Его жена мертва. Шерстяк убит. Как вы думаете, кто следующий?

— Кто? — побледнел генерал.

— Я откуда знаю? — пожал плечами Гордеев, внутренне наслаждаясь ситуацией. — Я просто вопрос задал. Риторический.

— Короче, так, — рубанул Хондяков. — Эта пузатая сволочь…

— Вы о ком? — не понял Гордеев.

— Как — о ком? О Шерстяке же вы меня спрашивали.

— А… Конечно, продолжайте, пожалуйста.

— Он изнасиловал свою секретаршу. Берия хренов. Возможно, были свидетели, кто знает. А тут как раз сезон сбора урожая. Область, как всегда, провалилась по всем статьям. И я посоветовал ему под это дело красиво и благородно уйти. Вот и все. Просто, как пять копеек.

— Действительно просто, — оценил Гордеев. — И что же, Андрей Ермолаич, эта секретарша — никому ни слова?

— Да он ее при себе оставил, имя новое дал. Теперь она Моника, представьте. Она и не возражала. Семье там что-то обломилось. Квартира, машина, дача, не знаю уж точно.

— Значит, с тех пор вы с ним такие вот друзья на этой почве — не разлей вода прямо?