Сент-Женевьев-де-Буа - Марина Юденич

Дед энергично погрозил ему пальцем, черным, узким, сухим, отчетливо различимым на темно-синем фоне окна, подсвеченного снаружи ярким прожектором, освещавшим двор американского посольства. И исчез Он не шевелился, скованный страхом и по-прежнему уверенный, что это не сон и до рези в глазах вглядывался в полумрак спальни Когда же глаза его окончательно свыклись с густой тьмой и стали хорошо различать предметы — он убедился окончательно — кресло опустело. Однако слабый запах нафталина все еще витал в воздухе и низкий раскатистый голос деда словно звучал в его ушах — все слова его, включая «реву-корову» и даже интонации были так похожи и оказалось так прочно сидели у него в памяти, что сейчас сведенный судорогой страха, он замер в своей постели абсолютно уверенный в том, что дед его только что был здесь. Так, покрытый омерзительной липкой испариной, весь обращенный в зрение и слух, чтобы не пропустить новое появление сурового предка, он и провалился в беспамятство, которое длилось уже до самого утра.

Звонок телефона подбросил его в постели и разговаривая с Куракиным — а это был он с сообщением, что уже выезжает от себя — он проснулся окончательно.

Однако выйдя из ванны и как бы заново вдохнув воздух своей спальни, которую не догадался перед этим проветрить, он застыл на месте вновь ощутив холодный спазм страха внутри себя — в комнате отчетливо ощущался слабый запах нафталина

Листов было всего три — сложенные вчетверо, плотные стандартного формата листы бумаги, на которых отчетливо читался отснятый на ксероксе текст. Однако Беслан, в принципе не склонный к фантазиям и раньше не замечавший за собой особых проявлений ассоциативного мышления, почему-то увидел не эти современные вполне, новые листы, а именно те, с которых снимался « ксерокс» — тонкие страницы плохой бумаги, желтой наверняка, с заметными посторонними вкраплениями, чуть ли не кусочками древесины. Текст был отпечатан на старинной видавшей виды пишущей машинке, он даже вспомнил название — вроде бы « Ундервуд», возможно, что вспомнил не правильно, потому сам не знал откуда оно ему известно Однако как бы там ни было, машинка была явно не в лучшем состоянии, некоторые буквы западали и не читались вовсе, некоторые перекосились. Кроме того, очевидно было, что печатала неопытная машинистка — текст был какой-то неровный, прыгающий на листе бумаги. Однако несмотря на все эти огрехи читали его, видимо внимательно Причем вероятнее всего уже позже, когда бумаги попали в Москву и стали предметом жесточайшей битвы гигантов — целые куски текста были энергично подчеркнуты жирной шероховатой линией — явно оставленной толстым карандашным грифелем — Беслан был почему-то уверен, что красным Возможно, что эти энергичные подчеркивания сделаны были рукой того самого человека, который с риском для себя, бумаги сохранил. Беслан вдруг подумал и об этом И еще одно странное ощущение возникло у него — на несколько мгновений ему почудилось, что бумаги эти пахнут карболкой — так пахло в крохотной больнице, вернее даже фельдшерском пункте их селения и запах этот памятен был ему с детства. Он вечно что-то разбивал себе, то в драках, то в падениях — и мать или кто — то из старших детей, когда рана была уж очень большой и кровавой, водили его туда — мазать ушибленное место зеленкой или йодом и накладывать повязку Сейчас он даже поднес листки бумаги ближе к лицу, пытаясь убедиться в правильности своего минутного ощущения, но понял, что ему померещилось — бумага хранила лишь тонкий запах кожи лехиной записной книжки, в которой была доставлена.

Удивительно было, но не склонный обычно к анализу своих ощущений, Беслан сейчас, даже не размышляя особо понял, отчего померещился ему этот запах — оригинал, с которого снимали копию составлен был в больнице. Это была запись беседы двух врачей с больной, вернее фрагмент этой записи, более впрочем похожий на протокол допроса. Документ этот, кстати и назывался протоколом, об этом уведомляли пометки в углу страниц: « лист No3 протокола», «лист No4 протокола» и соответственно «лист No5 протокола». Вопросы, которые в точности как и при допросе в следственных органах, задавали больной предваряли пометки "Доктор Васильев: " и «Доктор Кондратов», а ответы "Больная А. " Очевидно больным по тамошним порядкам полное имя не полагалось. Все это Беслан отметил про себя очень быстро, всего за несколько секунд, в течение которых он разглядывал оставленные Лехой листки бумаги, а потом углубился в чтение Прочитал он следующее.

Доктор Васильев: Вот про это и расскажите по порядку Вашу настоятельницу, кстати как ее звали?

Больная А: Мать Софья Доктор Васильев: А гражданское имя ее вам неизвестно?

Больная А: Мать Софья, имя ее, матушки нашей, страдалицы, великомученницы Доктор Васильев: Ну хорошо, мать Софья. Так что ее расстреляли последней?

Больная А: Сначала пытал ее сатана, бил смертным боем посреди двора, ногами бил и хлыстом, а потом велел накалить в печи, что на кухне у нас была — большая такая печь, топили ее по-черному, к утру печь-то как раз топлена была Велел накалить кочергу в той печи и стал матушку настоятельницу той кочергой раскаленной бить по плечам и тыкать ей ту кочергу в груди Одежда на ней уж порвана сильно было и тело оголилось, так запах сразу пошел паленого, отчего некоторым сестрам сделалось дурно, но он, сатана, приказал их отливать водой и чтобы смотрели.

Доктор Кондратов: А что же ваша настоятельница от этих ударов не лишилась чувств?

Больная А: Нет, не дал ей господь милости Все видела она и все чувствовала сама И когда кочерга остыла уже и не стала больше оставлять ожогов на теле матушки, он, сатана, сильно ударил ее ногой в лицо, отчего упала она. Но сразу же поднялась и осталась стоять на коленях И молиться стала громко и к нам обращалась со словами утешения и говорила: «Не бойтесь Господь защитит вас» Тогда сказал сатана ей: " Смотрите, на что обрекаете вы своих подопечных Посмотрим теперь, так ли они выносливы как вы, ваше сиятельство " И приказал бить сестер своим солдатам….

Доктор Клондратов: Достаточно, про избиение сестер и прочее, и про то как расстреляли их и взбунтовавшихся солдат вы уже рассказывали нам раньше.

Я же спрашиваю вас сейчас о том, когда и при каких обстоятельствах расстреляли вашу настоятельницу?

Больная А: Не расстреляли ее ироды, не смогли, не было на то воли Господа, не совладать им было с матушкой Доктор Кондратов: Вот и расскажите нам все по порядку Вот расстреляли всех монашек и солдат, что дальше было?

Больная А: Дальше тела их стали сбрасывать в колодец друг на друга без разбору, только вода плескалась каждый раз, мне и то в укрытии моем слышно было, громко так плескалась вода, тяжелое тело человеческое-то, вот и плескалась водичка Доктор Васильев: Ну хорошо, плескалась вода, тела сбрасывали, а настоятельница где была в это время?

Больная А: Все стояла матушка на коленях там посереди двора, как осталась стоять, так и стояла и пока сестер губили и сильничали и, когда солдаты его, сатаны, того терпеть уж не могли стали громко кричать…

Доктор Кондратов: Про это вы уже рассказывали, мы все помним и записали Так что же настоятельница, все стояла на коленях?