Огненный крест - Диана Гэблдон

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил! — громко сказал Джейми по-английски, и мистер Лиллиуайт вздрогнул от неожиданности. В ответ раздалось вопросительное бормотание отца Кеннета.

— Грехи мои — похоть и нечестивость. И в делах, и в мыслях, — пылко объявил Джейми. Я удивилась: он хочет, чтобы его услышала вся округа?

— Понимаю, сын мой. — Голос отца Кеннета тоже вдруг зазвучал гораздо громче. Говорил он крайне заинтересованно. — В чем же заключался грех нечестивости? И сколько раз ты согрешил?

— Во-первых, я смотрел на женщин с вожделением. А вот сколько раз, я вам сразу и не скажу. С последней исповеди прошло немало времени… пусть будет сто. Надо ли мне перечислить всех женщин и рассказать, что я о них думал, святой отец?

Плечи мистера Лиллиуайта застыли.

— Пожалуй, у нас не хватит на это времени, Джейми, — ответил священник. — Не мог бы ты привести какой-нибудь пример, чтобы я понял… э-э… насколько тяжек твой грех?

— Хорошо, постараюсь, святой отец. Самый тяжкий грех был с маслобойкой.

— С маслобойкой? О, понимаю. Такая высокая и ручка торчком? — Слова отца Кеннета были преисполнены глубочайшего сострадания ввиду чудовищных перспектив для разврата.

— Нет, отец. Маслобойка была в форме бочки — та, которую набок кладут. С маленькой ручкой. Да только эта женщина слишком усердно взбивала масло, и шнуровка у нее на корсаже распустилась. Груди подпрыгивали туда-сюда, платье прилипло к телу от пота. Маслобойка доставала ей примерно до пояса… такая изогнутая, знаете? Я сразу представил, как нагну красотку через бочку, задеру юбки и…

У меня невольно отвисла челюсть. Это мой корсаж он описывал, мою грудь и мою маслобойку! Не говоря уже о юбках. Я прекрасно помнила тот день; и тогда дело не обошлось одними нечестивыми мыслями.

Бормотание и шорохи снова заставили меня переключить внимание на мужчин, стоявших на тропе. Мистер Лиллиуайт ухватил за руку шерифа, который жадно прислушивался к исповеди Джейми — кажется, даже уши оттопырились, — и с шипением потянул его прочь от шатра. Мистер Гудвин неохотно последовал за ними.

Как ни прискорбно, этот шум заглушил конец истории о прегрешениях моего мужа, а заодно и хруст веток позади меня, оповестивший о прибытии Брианны и Марсали с малышами: Джемми и Джоан спали у матерей на руках, а Жермен цеплялся за спину Марсали, словно мартышка.

— Я уж думала, что они вообще отсюда не уйдут, — прошептала Брианна, выглядывая у меня из-за плеча. — Путь свободен?

— Да, пойдемте.

Я протянула руки Жермену, и он послушно склонился ко мне.

— Ou qu’on va, Grand-mère?[15] — сонно спросил малыш, укладывая белокурую макушку на мое плечо.

— Тш-ш! К дедушке и отцу Кеннету, — прошептала я. — Только совсем тихонечко!

— Вот так вот? — спросил он громким шепотом и начал вполголоса распевать какую-то похабную французскую песенку.

— Тш-ш! — Я зажала ему рот ладонью. Губы у Жермена были мокрыми и липкими. — Не надо петь, милый, а то малыши проснутся.

Марсали сдавленно фыркнула, Бри с трудом подавила смешок, и я наконец обратила внимание на то, что Джейми все еще продолжал свою исповедь. Он явно вошел во вкус и дал волю воображению — во всяком случае, со мной он этим грехам не предавался.

Я выглянула из зарослей и осмотрелась по сторонам. Поблизости никого не было. Махнув рукой девочкам, я поспешила к темному шатру.

При виде нас Джейми быстро завершил свои красноречивые признания:

— Грех гнева, гордыни и зависти… ах да, еще я порой привирал, святой отец. Аминь.

Он упал на колени, торопливо протараторил молитву о прощении на французском и подскочил на ноги, чтобы забрать у меня Жермена, еще до того, как отец Кеннет произнес «Ego te absolvo»[16].

Глаза постепенно привыкли к темноте, и я начала различать силуэты Марсали и Брианны и рослую фигуру Джейми. Он поставил Жермена на стол перед священником, пробормотав:

— Поторопитесь, святой отец, у нас совсем нет времени.

— Воды у нас тоже нет, — заметил отец Кеннет. — Если только дамы не принесли ее с собой.

Он отыскал огниво и теперь пытался разжечь лампу. Испуганно переглянувшись, Бри с Марсали единодушно помотали головами.

— Не тревожьтесь, святой отец, — мягко сказал Джейми. Я заметила, как он что-то взял со стола; послышался скрип пробки, и через секунду воздух наполнился сладким запахом хорошего виски. Фитиль разгорелся, огонек дрогнул и выпрямился, освещая шатер.

— В сложившихся обстоятельствах… — Джейми протянул фляжку священнику.

Отец Кеннет поджал губы, но я видела, что вся эта ситуация его скорее забавляет.

— Да, в сложившихся обстоятельствах, — повторил он. — Живительный напиток как нельзя лучше подойдет для наших целей.

Священник расстегнул воротник и вытащил из-под рубашки кожаный шнур, на котором болтался деревянный крест и маленькая стеклянная бутылочка, закупоренная пробкой.

— Елей, — пояснил он, открыв бутылочку и поставив ее на стол. — Слава Пресвятой Деве, что он остался при мне. Шериф забрал короб со всеми принадлежностями для мессы.

Он быстро пересчитал все, что было разложено на столе, загибая пальцы.

— Огонь, елей, вода — своего рода — и дитя. Хорошо, тогда приступим. Вы с мужем будете крестными родителями, мэм?

Последний вопрос священник адресовал мне, поскольку Джейми уже занял оборонительную позицию перед входом в шатер.

— Да, для всех детишек, отец, — ответила я, покрепче ухватив Жермена, который собрался спрыгнуть со стола. — Постой смирно, милый. Это недолго.

Позади нас раздался свистящий звук — так поет металл, когда его достают из промасленных ножен. Я обернулась и увидела, что Джейми, полускрытый тенями, стоит у полога с кинжалом в руке. Желудок тревожно сжался, а у моего плеча судорожно вздохнула Бри.

— Джейми, сын мой, — с упреком произнес отец Кеннет.

— Начинайте, святой отец, — ответил Джейми с невозмутимым спокойствием. — Сегодня вечером я окрещу своих внуков, и никто не посмеет этому помешать.

Священник втянул воздух и покачал головой.

— Хорошо. Но если ты кого-нибудь убьешь, то мне придется еще раз тебя исповедовать. Прежде чем нас обоих повесят, — пробормотал он, склонившись за елеем. — И если будет выбор, то постарайся первым прикончить шерифа, сын мой.

Отец Кеннет резко перешел на латынь. Он отодвинул густую белокурую челку Жермена, быстро мазнул пальцем по лбу и губам, а потом сунул руку под рубашку мальчика — тот дернулся и захихикал — и коснулся груди, творя крестное знамение.

— От имени этого ребенка отрекаетесь ли вы от сатаны и от всех дел его?

Священник говорил слишком быстро. Я не сразу поняла, что он снова перешел на английский, и едва успела повторить вместе с Джейми надлежащий ответ:

— Отрекаюсь.

Я напряженно прислушивалась к каждому шороху, который мог