Пока Париж спал - Рут Дрюар

– Все хорошо. Все будет хорошо.

Я больше говорю это себе, чем ему, но, похоже, мои слова успокаивают его и он снова замолкает.

Флорентино смотрит на меня, и в полумраке я улавливаю блеск в его глазах. Он и в самом деле не верит, что мы сможем преодолеть этот путь, я почти уверена, что он со спокойной душой оставит нас, если посчитает нужным. Я ему еще покажу, говорю себе.

Вдруг он останавливается и указывает рукой на густые заросли. Но прежде чем мы понимаем, куда он направляется, он исчезает из виду. Сердце бешено стучит у меня в груди, я следую за Жан-Люком в лес, гадая, в какую сторону пошел Флорентино. К счастью, вскоре показывается его крупная фигура, пробирающаяся через долговязые сосны к поляне, и мы внезапно сталкиваемся лицом к лицу с крутым утесом. Расщелина размером с рослого человека проходит вертикально вниз от вершины. Флорентино стоит внизу, расставив ноги по краям этой щели и выставив руки по бокам. Нет времени раздумывать. Нет времени бояться. Жан-Люк толкает меня перед собой.

– Иди.

Я быстрым движениям натягиваю эспадрильи на пятки, иначе я точно из них выскользну. Напрягаясь изо всех сил, я забираюсь в эту щель, выставляя вперед руку и цепляясь за первый каменный выступ. Другой рукой я все еще сжимаю Самюэля.

– Тебе придется использовать и вторую руку! – кричит мне Жан-Люк. Он подталкивает меня сзади, чтобы поторопить. Но я слишком боюсь отпускать Самюэля. Что, если наволочка недостаточно прочная, чтобы удержать его? Что, если он выпадет? Я осторожно убираю руку от ребенка и вытягиваю ее к следующему выступу. Но тут же возвращаю ее обратно. Я не могу отпустить малыша. Мне придется ухватиться за выступ другой рукой. Но он слишком далеко. Я застряла. Застыв в нерешительности, я совершаю роковую ошибку, поднимая глаза. Я никогда не смогу это сделать.

Передо мной возникает красное лицо Флорентино. Я чувствую, как он зол. Это заставляет меня еще больше вжаться в скалу. Его большие ступни начинают спускаться вниз по утесу. Вскоре он оказывается прямо надо мной.

– Отдай мне ребенка, – шипит он, вытягивая руку. Но я не могу пошевелиться. Он спускается ко мне и тянется вперед, просовывая руку под наволочку и доставая Самюэля из нее.

Затем, как большой и проворный медведь, он карабкается по скале.

Не смотри вверх и вниз, говорю я себе. Сосредоточившись на следующем выступе надо мной, я медленно карабкаюсь по расщелине, с каждым шагом обретая уверенность. Слышно тяжелое дыхание Жан-Люка, он забирается следом за мной. В какой-то момент я задумываюсь, как ему удается держаться со своей изувеченной ногой, но я отпускаю эту мысль. Главное, что он держится.

– Allez, – взволнованно шепчет Флорентино сверху.

Я поднимаю глаза и вижу, что он лежит, свесившись с края утеса, его рука тянется ко мне. Вдруг я понимаю, как далеко мы забрались. С какой высоты могу упасть.

– Allez, – шепчет он, на этот раз громче.

Я закрываю глаза и тянусь к нему. Он обхватывает своей ручищей мою хрупкую руку и тянет. Оттолкнувшись ногами, я подтягиваюсь к нему. Перекатившись на бок, приземляюсь рядом с ним. Спасибо, Господи. Я стараюсь не смотреть вниз, пока он помогает Жан-Люку.

Он бесцеремонно сует мне в руки Самюэля, так, что я чувствую себя плохой матерью. Но я не его мать! Почему же тогда страх за него буквально парализовал меня?

Я надеюсь на небольшую передышку после утомительного подъема, но нет, Флорентино уже на ногах. А Самюэль беспокойно ерзает, стонет и ворочается у меня в руках. Возможно, он чувствует мой страх и мою усталость. Но в тот момент, когда я думаю о том, что не могу идти дальше, Флорентино делает знак, чтобы мы остановились. Мы падаем на землю около большого дерева, мои ноги подкашиваются еще до того, как я сажусь на землю. Самюэль хнычет.

– Тсс, – шепчу я, поглаживая его по голове.

– Я покормлю его, – шепчет Жан-Люк мне на ухо.

Не знаю, плеснет ли он коньяк в молоко, как нам было велено? Он не добавляет алкоголь, и Флорентино, видимо, не замечает. Вместо этого он закрывает глаза и прислоняется к дереву. Мои мышцы болят, поэтому я следую его примеру. Когда веки закрываются, я смутно осознаю, что Жан-Люк достает чистую ткань из сумки и делает из нее новый подгузник. Как только я начинаю засыпать, Флорентино пихает меня рукой,

– Allez.

– Non! Пожалуйста, можно отдохнуть?

– Отдохнешь в гробу.

Он протягивает руку, чтобы помочь мне встать.

Я справлюсь. Я смогу, повторяю себе, вставая на свои ватные ноги.

– Ты сможешь взять Самюэля?

Жан-Люк смотрит на меня с тревогой.

Я киваю.

Мы бредем дальше, но уже не в тени деревьев; подъем становится все круче и круче, мы поскальзываемся на гладкой поверхности камней. Я вытягиваю руку и хватаюсь за пучки жесткой, колючей травы, пытаясь удержать равновесие.

Мы карабкаемся так, кажется, на протяжении долгих часов, как вдруг Флорентино останавливается и ныряет за скалу. Он быстро возвращается, чихая и доставая бутылку с прозрачной жидкостью. Он делает большой глоток и передает ее Жан-Люку.

Жан-Люк нюхает жидкость.

– Eau de vie, бренди.

Жан-Люк делает глоток, на его глазах выступают слезы. Он откашливается, прежде чем сделать еще один глоток, а затем передает бутылку мне.

Напиток обжигает мне горло, но успокаивает мои расстроенные нервы. Я смотрю на Флорентино и вижу, как он ухмыляется над моей попыткой подавить кашель. Мужчина вытягивает руки и притворяется, что они трясутся от волнения.

– Вот так, да?

– Да, – признаю я.

Конечно, я напугана. Но мы живы, и алкоголь немного заглушил мой страх.

Он роется в карманах и достает оттуда небольшой бумажный сверток, который передает мне. Сушеные абрикосы. Я с благодарностью кладу несколько штук в рот и передаю пакет Жан-Люку.

Флорентино стучит по запястью и показывает пять пальцев. Пять минут.

– Allez! Allez! – поторапливает он.

Наверное, сейчас уже время обеда. Я все еще хочу есть и очень хочу пить. Мы идем уже много часов, и мне нужны силы, чтобы продолжать идти. Мои запасы энергии иссякли. Я снова думаю о маме и как она пыталась сделать все, чтобы остановить меня. Теперь я понимаю, что могу умереть здесь, в горах, но тогда я не сомневалась ни секунды. Было ли это храбростью или глупостью?

Из-за Самюэля мне жарко, наволочка оттягивает вниз и без того ноющую шею. Флорентино наблюдает, как я ее поправляю и пытаюсь повязать ее так, чтобы было удобнее. Он протягивает свою громадную ладонь, но я качаю головой. Частично из-за собственной гордыни, частично из-за того, что мне нравится чувствовать тепло малыша прямо под сердцем.

Мы идем целый день, делая лишь короткие передышки, уже смеркается. Флорентино находит для нас укромное местечко за большой скалой, и мы падаем на землю. Мы с Жан-Люком прижимаемся друг к другу, чтобы согреться; о том, чтобы зажечь костер и прогреть наши окаменевшие замерзшие конечности, речи даже не идет. Флорентино дает нам немного сухой ветчины и горсть изюма. Затем чудесным образом он достает откуда-то кусок камамбера, который разламывает на три части, давая вытечь наружу его густой сливочной начинке. Он быстро раздает их нам, пока часть не вытекла ему на пальцы. Я сразу же откусываю половину своего куска, наслаждаясь его насыщенным вкусом. Меня наполняет давно забытое наслаждение. Флорентино громко чавкает, слизывая липкий сыр с пальцев, слишком громко для человека, который требует от других полной тишины. Он снова передает бутылку с бренди по кругу, и мы опрокидываем ее, как закоренелые пьяницы.