Страсть в жемчугах - Рене Бернард

– Женщина вправе быть противоречивой, Джозайя.

– Да, конечно. И – аминь.

Он поцеловал ее в лоб, потом принялся покрывать поцелуями все лицо – щеки, веки, брови, даже кончик носа. И за каждым прикосновением его губ следовали пальцы – он руками запоминал ее черты.

Наконец, поцеловав в губы, Джозайя осторожно опустил Элинор на кровать. Она тотчас же вытянулась на постели, не отрывая от него глаз. А он любовался ею глазами художника, поклонялся ей. Он изучал каждый изгиб ее тела – все привлекало его внимание, ибо в Элинор не было ничего, что можно было бы пропустить.

Она извивалась под ним, а он покрывал поцелуями ее тело, однако руки его не спускались ниже живота. Джозайя прекрасно знал: стоит ему коснуться влажных складок лона, как он забудет все свои клятвы, и тогда…

Внезапно Элинор засмеялась и проговорила:

– Все это слишком односторонне, мистер Хастингс. Чудесно, конечно же, но не вполне справедливо по отношению ко мне.

Он криво усмехнулся.

– Как так получается, что мне всегда грозят проблемы, когда вы говорите о справедливости, мисс Бекетт?

– Прекрати жаловаться – и ложись! – скомандовала Элинор.

Не успел он ее остановить, как она вывернулась из-под него и прижала его к подушкам.

– Quid pro quo[4], сэр.

Она рассматривала его с мучительной медлительностью, и Джозайе пришлось прикусить изнутри щеку, чтобы не запротестовать. Проказница, начав с ушей, двигалась вниз, исследуя его тело и пробуя на вкус его плоть по своей прихоти и желанию.

То, что началось как игривый реванш, превратилось в нечто… совсем иное, когда Элинор забыла игру и принялась целовать его, поглаживать и легонько покусывать, восхищаясь при этом его стройным и мускулистым телом.

– А эти шрамы, Джозайя?.. – спросила она, и ее пальцы прошлись по шершавым рубцам вокруг его щиколоток (Элинор не замечала их прежде – просто ей в голову не приходило разглядывать щиколотки возлюбленного).

– Это история для другого дня. – Джозайя притянул ее к себе и отвлек поцелуями.

Но Элинор тут же вывернулась и заявила:

– У тебя слишком много тайн и нерассказанных историй.

Джозайя вздохнул и пробормотал:

– Хватит разговоров, дорогая.

Он чуть развернул Элинор, и тут же, дабы положить конец разговорам, опустился на колени и принялся поглаживать ее ноги. Отдавшись этой сладостной тирании, она тихонько вздыхала, а он продолжал ее ласкать и при каждом движении как бы случайно задевал складки ее лона, пока они не заблестели от влаги возбуждения.

– Джозайя, пожалуйста… довольно! – воскликнула Элинор.

Он раздвинул ее бедра и наконец поцеловал заждавшееся лоно, лизнув горячую чувствительную почку. Ноги у Элинор тотчас затряслись, и он понял, что она готова.

Джозайя поднялся, и ее ноги разошлись пошире, чтобы принять его. В следующее мгновение его твердокаменное копье устремилось в сладкую гавань – Джозайя вошел одним резким движением, полностью заполняя ее. А зеленые глаза Элинор неотрывно смотрели на него, когда их тела сливались воедино. Чудесный танец страсти захлестывал обоих волна за волной, и с каждым движением они все более воспламенялись.

Когда же их страсть начала подбираться к вершине, Джозайя громко вскрикнул, а Элинор со стоном содрогнулась, после чего хрипло закричала, почувствовав, что словно вырвалась на свободу из какой-то темницы. И только жар тела Джозайи, смутное осознание его ответного крика и горячая влага, вливавшаяся в ее лоно, привязывали Элинор к ее физической оболочке.

И она знала, что вернулась за этим… за ним.

Не требуя от него никаких заверений и обещаний, Элинор вернулась.

Вернулась, потому что не хотела жить без надежды.

* * *

Джозайя проводил Элинор вниз и держал фонарь, когда она садилась в карету, чтобы вернуться в «Рощу». Поцеловав кончики ее пальцев, он отпустил ее – так неохотно, словно она отправлялась в далекие страны, а не в горячую ванну и теплую уютную постель в доме по-матерински заботливой миссис Клей.

О, проклятое время! Время уже давно было его врагом, но теперь ему казалось, что каждая минута ставила новые преграды. Более того, он точно знал, что занимал часы у будущего, которого страшился.

– Элинор.

– Да, Джозайя.

– Приходи завтра. Придешь?

Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем она, сев в карету и расправив юбки, ответила:

– Да.

На следующее утро она вернулась, и они по привычке поднялись в студию. Все здесь было почти по-прежнему, только теперь абсолютно чистый холст стоял перед помостом, на котором красовался один лишь деревянный стул.

Элинор провела пальцами по изогнутой спинке стула.

– Ты не хотел бы начать другую картину?

Джозайя пожал плечами и поднялся к ней на помост.

– Да, возможно. Но тебе следует хорошенько подумать, Элинор, прежде чем снова позировать мне.

– Почему?

– Один раз позировать художнику – это граничит со скандалом. Но позировать ему дважды, как его любимая модель, – это уже настоящий скандал. Ты так не считаешь? – Он поднес к губам ее руку и поцеловал кончики пальцев. – Не боишься, дорогая?

Она прильнула к нему, прижавшись щекой к его плечу.

– Я над этим не задумывалась.

Он перебирал пальцами ее выбившийся из прически локон.

– Поверь мне, Элинор, это действительно грозит грандиозным скандалом.

Она рассмеялась и оттолкнула его, чтобы высвободиться. Мужская красота Джозайи, как всегда, сражала, но у Элинор сердце замерло, когда она заметила на его лице признаки усталости. Темные круги под глазами придавали ему вид человека, оказавшегося в плену проблем.

– У тебя такой усталый вид…

Джозайя криво усмехнулся.

– Именно это мужчина жаждет услышать от своей обожаемой возлюбленной.

Элинор едва заметно нахмурилась. Пристально взглянув на возлюбленного, проговорила:

– Но если живопись так тебя утомляет, то тогда, возможно… – Она провела пальцами по его бровям. – Может, тебе нужно попробовать… что-нибудь другое…

– Другое? – Он взглянул на нее с удивлением.

– Идем. – Элинор снова рассмеялась. – Почему бы тебе не попозировать мне? – Она повернула его к креслу. – Садись! Посмотрим, не вдохновлюсь ли я на создание собственного шедевра.

– А… – Джозайя уселся в кресло. – Шедевр, говоришь? Ты думаешь, это так легко?