Загадочные исчезновения - Амброз Бирс

И стало мне совершенно ясно, что, даже если я смогу изгнать земное из своей любви к ней и чувство мое к невинной деве очистится от скверны страстей, даже тогда не снизойдет на меня Божья благодать и вечно – пока я жив – под внешним обличьем монаха будет таиться грешник. Так мучительны были эти мысли, что в отчаянии я рухнул на землю, в полный голос призывая на помощь Спасителя.

– Спаси меня, Господи! – кричал я. – Я обуян страстями, спаси меня, о спаси! Или душа моя погибла навеки!

Всю ночь я тяжко страждал и молил Господа и сражался против дьявольских страстей в душе своей, уповая на защиту Святой Церкви, – я, слабый сын ее. Но шептали мне дьявольские голоса:

– У Церкви достаточно слуг… Ты не годишься для жизни аскета… Избавься от монашеской рясы, отрекись от обетов и останься здесь, в горах, мирянином. Немного времени пройдет, и станешь охотником или пастухом и всегда сможешь быть рядом с Бенедиктой, сможешь защитить и направить ее, сможешь победить ее любовь к Рохусу, и она станет тебе верной женой.

Я собрал все свои силы, чтобы побороть дьявольское искушение и выдержать это испытание. Ночь была длинна, а схватка – долгой и изнуряющей, и не раз в ночной тьме дикие горы оглашались моим мучительным криком, и не однажды я был почти побежден дьявольским искушением и почти сдался, но рассвет нового дня укрепил мои силы, и я выстоял. В сердце моем воцарилось умиротворение, словно лучи солнца проникли в него так, как они заливают золотым светом горные ущелья, вытесняя мрак, туман и уныние. Всеми мыслями своими я обратился к страданиям и мучительной смерти Господа нашего – Он умер во спасение мира – и горячо молился, чтобы Небеса даровали мне великое благо – умереть так же, как умер Он, пусть цель моя и будет неизмеримо скромнее – спасти одну несчастную страждущую душу – Бенедикту.

Да услышит Господь мою молитву!

XXX

В воскресенье ожидался большой праздник, и к вечеру склоны гор осветились огнями костров – это работницы горных ферм звали своих дружков из ближних деревень в долинах подниматься к ним и встретить праздник вместе. Они пришли, их было много, и очень скоро окрестные горы огласились смехом и веселыми криками, всю ночь звучали песни, хохот и женский визг. Юноши и девушки танцевали вокруг костров. Языки пламени окрасили багровым склоны гор, и на них плясали огромные черные тени. Это было прекрасно и удивительно. Да, воистину все они – счастливые люди.

Вместе со всеми пришел и мой провожатый – тот, что привел меня сюда. Он собирался погостить у меня воскресный день, а потом вернуться, забрав те коренья, что я накопал и просушил. Он принес множество новостей из монастыря. Его преосвященство, наш настоятель, теперь проживал в обители Святого Варфоломея – своей летней резиденции, – посвящая дни охоте, рыболовству и размышлениям.

Другая новость – она сильно обеспокоила меня – заключалась в том, что и молодой Рохус, сын управляющего, теперь находился здесь, недалеко от Черного озера. В горах у него была охотничья хижина, и тропинка от нее вела прямо к озеру. Мальчишка так увлеченно рассказывал и даже не заметил, что последнее известие заставило меня содрогнуться. О Господи! Сойдет ли ангел Твой с Небес с пламенеющим мечом оборонить тропу, что ведет к озеру… и к Бенедикте?!

Пение и веселые возгласы не смолкали всю ночь, но не они мешали мне спать. Смятение, поселившееся теперь в моей душе, не дало сомкнуть глаз. А рано поутру множество людей – юношей и девушек – стали собираться возле моей хижины. Все они были молоды и красивы, а девушки в честь праздника надели еще шелковые платки и украсили себя и своих кавалеров цветами.

У меня не было права служить мессу или читать проповедь, поскольку я еще не священник, но я мог молиться вместе с ними, и молился, и говорил им то, о чем болело мое несчастное сердце. Я говорил им о греховности людской и о бесконечной доброте Господа, о жестокости нашей друг к другу и о любви Всевышнего к каждому из нас и о Его бесконечной снисходительности. Слова мои уносились вверх, эхом возвращались обратно и рождали внутри меня волшебное чувство – словно я покидал этот мир страха и греха и на ангельских крыльях возносился в хрустальные сферы Небес! Так я служил – торжественно и важно, и моя немногочисленная паства, казалось, тоже чувствовала это и, благоговея, молилась истово и серьезно.

Служба подошла к концу, я благословил их, и они смиренно отправились восвояси.

Недалеко они успели отойти, как вновь я услышал их веселый смех и радостные возгласы, но звуки эти не возмутили меня: они живые люди, так отчего же им не радоваться? Смех и веселье – как по-другому человеческое сердце может выразить радость бытия?

В полдень я спустился вниз и направился к хижине Бенедикты. Она сидела на пороге и сплетала венок из эдельвейсов, чтобы посвятить его Святой Деве.

Прекрасные цветы снежных гор горели в ее руках белым холодным пламенем.

Я сел подле нее и в молчании следил за ее работой, но в душе моей бушевал огонь чувств, и рвался из нее не крик, но стон: «Бенедикта! Ты – моя любовь! Ты – моя душа! Я люблю тебя больше жизни! Ни на земле, ни на Небесах нет ничего достойнее любви к тебе, Бенедикта!»

ХXXI

Его преосвященство отец настоятель приказал мне явиться к нему. Охваченный странным предчувствием, весь трудный путь вниз к озеру я проделал молча и, вслед за посланцем, сел в лодку. Погрузившись в мрачные размышления, захваченный предощущением вершащегося зла, я едва обратил внимание, как мы отплыли от берега и как плыли по водам озера до тех пор, пока звуки веселых голосов, доносившихся из обители Святого Варфоломея, не пробудили меня. На обширной красивой лужайке, что окружала жилище отца-настоятеля, толпилось множество люда – монахи, священники, владетели приходов, горцы, охотники. Было много и таких, что прибыли издалека в сопровождении свиты и слуг. В самом доме царили толчея и суматоха – двери распахнуты настежь, люди входили и выходили, спешили, толкались и шумели. Увиденное живо напоминало ярмарку. Здесь же истошно лаяли псы. Неподалеку от дома, под раскидистым дубом, стояла огромная открытая бочка с пивом, и вокруг нее толпились люди – нетрезвые и жаждущие. Мне показалось, что и внутри дома было немало пьянствующих, по крайней мере, в окнах дома я заметил немало мужчин с изрядными кружками в руках.

Входя, я столкнулся со слугами, они несли подносы, уставленные блюдами из рыбы и дичи. Я спросил одного из них, как мне увидеть его преосвященство. Он ответил, что святой отец спустится сразу после трапезы. Я поблагодарил его и направился в зал. На стенах зала висело множество картин. На них большей частью были изображены огромные рыбины, прежде выловленные в озере. Под каждой картиной – вес чудища и дата улова, а также и имя ловца. Все это начертано большими приметными буквами. Увиденное меня смутило: я не мог понять, для чего эти картины, надписи и имена под ними – наверное, для того, чтобы все добрые христиане помолились за этих обуянных гордыней людей?

Более часа длилась трапеза, затем его преосвященство спустился в зал.

Я выступил вперед и смиренно, как и подобает моему званию, приветствовал его.