Мужчины не ее жизни - Джон Ирвинг

Но когда дошло до ответа на этот вопрос, Тед (который оставил его без ответа и тогда, и потом) проявил себя трусом. Он попросил одного из спасателей укрыть ногу Тимми, чтобы Марион не увидела ее. А когда Марион вытащили из машины… она могла стоять и даже ходила, прихрамывая, вокруг, хотя потом выяснилось, что у нее сломана лодыжка. Тед пытался сообщить жене, что ее младший сын тоже мертв, но так и не смог сказать это. Прежде чем Тед успел ей сказать, Марион увидела ботинок Тимоти. Она не могла знать — она и представить себе не могла, — что ботинок ее сына все еще остается на его ноге. Она думала, это только его ботинок. И она сказала: «Тед, Тед, как же он без ботинка?» Никто не успел ее остановить — она, хромая, дошла до разбитой машины и наклонилась, чтобы взять ботинок.

— Тед, конечно, хотел остановить ее, но — мы говорили о ступоре — он в этот момент чувствовал себя абсолютно парализованным. Он не мог пошевелиться, не мог даже говорить. И он позволил своей жене обнаружить, что ботинок все еще оставался на ноге. Именно тогда Марион и начала понимать, что Тимоти тоже нет с ними. И на этом, — сказал на свой обычный манер Тед, — история заканчивается.

— Уйдите отсюда, — сказал ему Эдди. — Это моя комната, по крайней мере до конца этой ночи.

— Уже почти утро, — сказал Тед мальчишке.

Он откинул одну штору, чтобы Эдди увидел, как занимается мертвенный рассвет.

— Уйдите отсюда, — повторил Эдди.

— Ты только не думай, что знаешь меня или Марион, — сказал Тед. — Ты не знаешь нас. А в особенности ты не знаешь Марион.

— Пусть так, пусть так, — сказал Эдди.

Он увидел, что дверь в спальню приоткрыта и из длинного коридора проникает знакомый темно-серый свет.

— Только после рождения Рут Марион заговорила об этом, — продолжил Тед. — Я хочу сказать, она не обмолвилась ни словом — ни единым словом о катастрофе. Но однажды после рождения Рут Марион вошла в мою мастерскую — ты знаешь, она никогда и близко не подходила к моей мастерской — и сказала мне: «Как ты мог позволить мне увидеть ногу Тимми? Как ты мог?» Мне пришлось сказать ей, что я физически не мог пошевельнуться, что я был парализован, впал в ступор. Но она только говорила: «Как ты мог?» И больше мы об этом никогда не говорили. Я пытался, но она не желала говорить об этом.

— Пожалуйста, уйдите отсюда.

Выходя из спальной, Тед сказал:

— Увидимся утром, Эдди.

Отодвинутая штора не пропускала в комнату достаточно света, чтобы Эдди мог увидеть, который час, он видел только, что запястье Теда (как и вся его рука) какого-то болезненного серебристо-серого трупного цвета, и часы на нем тоже. Эдди покрутил рукой, но так ничего и не разглядел в сером свете. Что ладонь, что ее тыльная сторона — разницы не было никакой; все — его кожа, подушки и смятые простыни — было одинаково мертвенно-серым. Он лежал без сна в ожидании более яркого света. Через окно он смотрел на небо — оно медленно блекло. Незадолго до восхода небо просветлело до цвета шрама недельной давности.

Эдди знал, что Марион провела множество часов в такой предрассветной мгле. Может быть, она видела ее и теперь, потому что наверняка не могла уснуть, где бы ни находилась. И где бы ни бодрствовала Марион, Эдди теперь понял, что она видит: мокрый снег, тающий на мокром черном шоссе, тоже исполосованном отраженным светом — притягательный неон вывесок, обещавших еду, выпивку и крышу над головой (даже развлечения); постоянно мелькающие фары, машины, замедляющие ход, потому что каждому нужно поглазеть на происшествие, проблесковый синий маячок полицейской машины, желтая аварийная сигнализация эвакуатора и еще красная мигалка «скорой помощи». Но и среди всего этого кошмара Марион разглядела ботинок!

Она всегда будет помнить, как, хромая, шла к машине и, наклоняясь, говорила: «Тед, Тед, как же он без ботинка?»

«Что это был за ботинок?» — подумал Эдди.

Отсутствие деталей не позволяло ему точно увидеть эту ногу. Наверно, какой-нибудь полуспортивный. Может, старая теннисная туфля, какую Тимоти не жалко было намочить. Но безымянность этой туфли (или ботинка — что уж там было) не позволяла Эдди увидеть ее, а не видя ее, он не мог увидеть и ногу. Он даже представить себе не мог эту ногу.

Счастливчик Эдди. Марион повезло гораздо меньше. Она на всю жизнь запомнила этот пропитанный кровью ботинок, и эта подробность навсегда впечатает в ее память вид ноги.

Эдди уснул, не собираясь спать, потому, что его мучил вопрос: что это был за ботинок. Он проснулся, когда низкое солнце светило в одно окно — то, на котором была отодвинута штора; небо за окном было свежим и безоблачно голубым. Эдди открыл окно, чтобы понять, насколько холодно сегодня (путешествие на пароме обещало быть прохладным, если ему удастся добраться до Ориент-Пойнта), и на подъездной дорожке увидел незнакомый грузовичок. В кузове у него были миниатюрный трактор-газонокосилка с сиденьем и еще одна газонокосилка, которую толкают перед собой, а еще всякие грабли, лопаты, мотыги и всевозможные насадки для разбрызгивателей. Там же лежал длинный, аккуратно уложенный в бухту шланг.

Тед Коул сам косил свой газон, а поливал его, только когда у него возникало впечатление, что тот нуждается в поливе, или когда у него доходили до этого руки. Поскольку двор был незакончен из-за противостояния Теда и Марион, он вряд ли заслуживал ухода садовника, работающего полный день. И тем не менее человек в грузовичке был похож именно на такого садовника — на полный день.

Эдди оделся и спустился на кухню, через одно из окон которой можно было получше разглядеть человека в грузовике. Тед, который, как это ни удивительно, уже не спал и успел приготовить кофе, выглядывал из кухонного окна, рассматривая таинственного садовника, который для Теда вовсе не был таинственным.

— Это Эдуардо, — прошептал Тед Эдди. — Что здесь делает Эдуардо?

Наконец-то Эдди узнал садовника миссис Вон, хотя и видел его только раз (да и то мельком), когда Эдуардо Гомес сердито смотрел на Эдди с высоты своей лестницы — с той самой, стоя на которой этот претерпевший столь тяжкие обиды человек снимал клочки порнографии с бирючины миссис Вон.

— Может, миссис Вон наняла его убить вас, — задумчиво сказал Эдди.

— Нет, не Эдуардо! — сказал Тед. — А ты ее тут нигде не видишь? В кабине или в кузове?

— Может, она лежит под грузовиком? — предположил Эдди.

— Да я серьезно, прекрати, — сказал Тед парню.

— И я тоже, — сказал Эдди.

У них у обоих были основания верить, что миссис Вон способна на убийство, но Эдуардо Гомес, кажется, приехал один — садовник просто сидел в кабине своего грузовика. Тед и Эдди видели, как пар поднимался над термосом Эдуардо, когда тот наливал себе кофе; садовник вежливо ждал, когда обитатели дома продемонстрируют какие-нибудь заметные симптомы того, что они проснулись.

— Сходил бы ты, узнал, что ему надо, — сказал Тед Эдди.