Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
– А почему ты, дядюшка Терсит? Не боишься, что повесят? За то, что ворота нам открыл?
– Не повесят, хи-хи, не повесят! Потому как свой я, племянничек, а ты – чужак. Деда твоего тут не любят, и отца не любили, за что тебя любить-то? А я тут все знаю, каждый закоулочек, каждый уголочек, так что некого, кроме меня, за верховного дамата оставить. Кто же Калидоном управлять будет? Не ты ведь? Только я могу, хи-хи! А если хочешь, Онхеста с Келевтором позови. С Ликопеем впридачу. Придут, хи-хи, прискачут!
– Только смотри, дядюшка! Лишку возьмешь, или обидешь кого – повешу. Даже если яйцо куриное на дорогу выкатится, ты мимо пройдешь, смотреть не станешь!
– Яйцо? А зачем мне яйцо без курицы? Ладно, ладно, я же не Живоглот. Я справедливым буду, хи-хи! Честным!
– Смотри, дядя Терсит!
– И ты посматривай, племянничек. Не любят тут ваш род, хи-хи, ох, не любят! Хи-хи!
– Ха-ха, дядюшка!
* * *
– Богоравный... Богоравный Диомед! Богоравный...
Я уже и на колесницу вскочил, и вожжи в руки взял – подальше от дворца ехать. И вдруг...
– Богоравный... богоравный Диомед! Можно мне...
Оглянулся – рыжий! Совсем рыжий! Как Гелиос на закате.
– Если можно, богоравный Диомед, я бы хотел поприветствовать... познакомиться!
Да, рыжий! Рыжий, на лице – веснушки, меня помладше, босой, в драном плаще. А плащ серебром заткан. Вот диво!
– Радуйся! – улыбнулся я Гелиосу. – Я – Диомед. Только – не богоравный. Просто – Диомед.
– А я... Я Одиссей. Одиссей, сын Лаэрта, с Итаки. Я сын басилея Лаэрта...
Вот почему его выговор мне сразу же нездешним показался!
Спрыгнул я с колесницы, руку Гелиосу протянул...
– Ой!
Это не он, это я сказал. Потому что рука у него...
– Извини, богоравный... Извини, Диомед! Я... Больно?
Это еще слабо сказано. Парню еле-еле четырнадцать, а лапища! В мозолях вся, в шрамах старых, с две мои будет. Да и плечи, если приглядеться...
– Понимаешь, я лучник. Лучник. Поэтому рука...
Вот почему шрамы! Тетива иссекла!
Вот тут я его и зауважал.
– Дому этому, и хозяину с хозяйкой, и всем чадам с домочадцами – богов Олимпийских благоволение! Дионис, Зевс, Гестия! Хай!
Привстал, из чаши на стол капнул, улыбнулся.
Я только моргнул. Эка заворачивает, итакиец! А тетя Деянира, понятное дело, млеет. Этакий гость – молоденький, сладенький да еще ко всему языкатый.
К тете Деянире я Одиссея и привел. А куда еще вести было? Не во дворец же. Гелиос мой, как услыхал, куда идем, чуть не присел (к ГЕРАКЛУ!!!). Но быстро оправился. Да и не вернулся еще дядя Геракл, у кентавров он. Зато тетя, как водится – на посту.
– Кушайте, кушайте, мальчики! Хотите, прикажу овцу заколоть? Мяска нажарим, с луком, с чесноком...
Мы и кушаем. Я-то больше из вежливости, а Гелиос знай себе наворачивает! За обе щеки. Изглодался, бедняга! Кто же его, басилеева сына, босиком с Итаки отпустил?
...И не просто басилеева сына! Самого Лаэрта Итакийца, Лаэрта Пирата, того, чей флот с троянским спорит, кому все мореходы «пенный сбор» платят.
Ай, интересно!
Млеет тетя, улыбается. А я все вспоминаю, как мы со Сфенелом сюда впервые завернули. Не меняется тетя!
Эх, Капанид-басилей, как ты там?
– Кушайте, кушайте! Диомед, ты, как обычно, молоко?
Рыжий удивленно смотрит на меня. Сам-то он сразу за вино принялся. А тут такой взрослый дядя – и молочко пьет! Ведь тетя не пояснила, что молоко не простое – злое.
– Выпьем за путешествующих! – предлагаю я. – За Гермия-Килления, что всем дорогам хозяин, за привалы спокойные, за ноги здоровые, за то, чтобы разбойники спали – не просыпались. Хай!
Знай наших! И мы красно говорит умеем!
(Надо было мне еще и про пиратов добавить, про волны морские, но не стал. Еще решит мой Гелиос, что намекаю.)
А тетя... Ой, тетя!
– А я, понимаешь, Диомед, бежал. Из дому бежал.
– Бежал? – поражаюсь я. – Зачем? И куда?
Вечер, знакомая горница, знакомое ложе, то, что само себя шире. Оно – для гостя, для Одиссея Лаэртида. Сам-то я ночевать за реку еду, к Фоасу, а Гелиоса нашего тетя у себя оставила. Я немекнул было, что парню надо и Куретию показать, так она ка-а-ак взглянет! Ка-а-ак рыкнет!
– Бежал, – вздыхает Гелиос. – Я, в общем-то, к тебе бежал, Диомед. Под Фивы.
– К-куда?!
Вот так! Жил себе паренек на Итаке Козьей, на море смотрел, на чернобокие корабли, что за горизонт уходят...
– Мне ведь четырнадцать уже! Целых четырнадцать! Меня постригли даже... А я и не видел ничего! Ничегошеньки! Геракл-то в мои годы!.. Я как услышал, что ты в Куретии пируешь, так и понял – война будет!
Понял? Ого!
– Так ведь Фивы с запада брать удобнее! – смеется Гелиос. – Это каждому понятно! Твои друзья, эпигоны которые, на востоке, внимание отвлекают, а ты – с запада. Наковальня и молот. Правильно?
Улыбается Гелиос, а мне не до смеха. Непростой парень. Ой, непростой!
– Я на корабль – и сюда. Да только опоздал. И ограбили дорогой – вещи забрали, серебро, сандалии даже. Хорошие были, на медной подошве... Эх, хотел стать, как ты. Героем! Чтобы битва, чтобы враги впереди! Не получилось!
Вздыхает Одиссей Лаэртид. Обидно ему, что героем не стал. Хотел рассказать я про Фивы, про трупы на поле, про то, как Ферсандр плакал. Хотел – да не стал. Скоро вырастет – и сам поймет.
– Так ты, значит, лучник, Одиссей? А я, знаешь, так и не научился. Копье – да, а вот лук...
Привстал Гелиос. Глаза загорелись – карие, яркие.
– А ты, Диомед, как тетиву натягиваешь – от груди или от уха? А лук у тебя какой?
В общем, славный парень оказался. Даже жалко стало его в этом доме оставлять – тете Деянире на растерзание. Ну, ничего, про стада ей отцовские расскажет. Много стад у Лаэрта Пирата!
А насчет лука... Ну, что тут говорить, завидно!
* * *
– Мама! Мама, ты!
– Тише, маленький, тише!
Мама! Не во сне, не дальним тихим голосом – живая! Здесь!
– Мамочка!
Ткнулся в плечо, как когда-то в детстве, замер, все еще не веря. Мама! Как хорошо!
На маме – серый плащ, глубокий капюшон лицо закрывает. Я знаю – ей опасно приходить, даже сюда, в куретскую глушь, к лесному костру. На всякий случай оборачиваюсь...
– Они спят, – смеется мама. – Пусть спят! У нас с Морфеем дружба!
