Небесный почтальон Федя Булкин - Александра Николаенко

Вот пусть сама Богу своему молится, а я по-другому:

Здравствуй! Дедушка Ленин…

– Неисповедимы, Федя, пути Господни…

– И не говори, бабушка! Не пойму, зачем придумал он такую длинную улицу?

– Господи! Это где же мы с тобой, Феденька? Куда нелегкая занесла…

– Неисповедимы, бабушка, наши с тобой пути…

– Подскажите, женщина, как к больнице градской детской шестнадцатой отсюда пройти?

…Ну, пришли, Федя, слава богу…

– Язык, бабушка, и до Киева доведет!

– Кого, Федь, до Киева, а кого до греха. Не всякого встречного Бог посылает дорогу человеку указывать. Всякий знает зато, куда вместо Господа пальцем ткнуть. Ах ты боже мой, где же тут у них третий корпус?

– Вот он, бабушка!

– Слава Богу…

Помог Бог нам с бабушкой третий корпус найти, завести медицинскую карту…

* * *

Оторвала с руками бабушка в магазине курицу.

– Не с руками, а с лапами, бабушка!

– Это так говорят просто, Феденька…

– Нужно говорить не «просто», а правильно, бабушка! Где у курицы руки?

* * *

– Бабушка…

– Что, Феденька?

– А ты дай мне, пожалуйста, кусочек сервелата неприкосновенного нашего, маленький, вот такусенький…

– Не могу, Феденька, потерпи…

Отложила бабушка сервелат на случай войны атомной. Потому «неприкосновенный» называется он. Только нюхать можно его. Так, бывает, сервелатом этим надышишься, что и есть уже больше не хочется.

Вот что значит духом единым!

Лежит у нас под лампадкой на холодильнике книга большая старинная.

«КНИГА О ВКУСНОЙ И ЗДОРОВОЙ ПИЩЕ» она называется.

Посмотришь картины в книге, и так глазами наешься, что никакие макароны не лезут. Вырезал я из книги картину «Поросенок в сухарях „Юбилейный“», пополам разрезал его, положил себе и бабушке на тарелки. Бабушка так и ахнула!

…Вот что значит «не хлебом единым жив человек», да, бабушка?

– И не говори, Феденька…

Великая сила – искусство!

* * *

Запасаемся мы с бабушкой помаленечку, на случай войны атомной. В подполе у нас от консервов – мышь не протиснется. Сбросит Пентагон на нас бомбу грибную, ядреную…

– Не «ядреную», Федя, а ядерную…

…бомбу ядерную, в подполе мы тогда с Зайцем и бабушкой перекантуемся…

– Откуда это такое слово взял, Федя, разбойное, «перекантуемся»?

– А где все слова берутся, бабушка, там и я взял. Из жизни каторжной…

* * *

Встает над крышами тревожное пожарное зарево. Как штыки белогвардейской конницы смотрят в небо антенны телевизионные.

Борода под носом сосульная. Варежки в снежноградинах. Саночки. На подушке Царь-Заяц в шубе сидит, что из носка сшили мы ему с бабушкой, красным ремешком опоясанный.

Нам бы день простоять да ночь продержаться…

Горят вдоль дороги костры, синий снег под валенками поскрипывает. Душу выдохнешь, на глазах застывает она синеньким облачком, как от посоха Мороза синичка.

Не на жизнь, а на смерть стоим мы с бабушкой за бананами очередь. Холод лютый! Знай переступай да подпрыгивай…

– Умерз, Феденька?

– Ничего, бабушка, за правду стоим!

* * *

Отоварили с боем мы с бабушкой в универмаге «МОСКВИЧКА», через дорогу, талоны наши.

Сапоги резиновые мужские мне отоварили. Сорок шестого размера! Черные, гладкие, ногу вставишь – по пояс уйдешь! Не налюбуешься! Всё в сапогах, как в зеркалах, отражается. Язык показывать можно. Хоть сиди сапоги!

– Хоть сиди, хоть лежи, и не говори, Феденька. Только язык и показывать…

– Ничего, на вырост годятся, бабушка.

А пахучие – не надышишься! До весны керосином из шкафа пахли. Сразу как войдешь с улицы – радость!

И бабушку отоварили. Куртка у нее теперь новая, модная, теплая, зимняя, на лебядьем пуху.

– На лебяжьем, Федя.

…Как подушка мягкая теперь куртка у бабушки! Тоже, правда, на вырост ей. А пока она ей мала.

* * *

В подполе консервы, в буфете куриные кубики, вкуснее которых нет на земле, крахмала банка высокая, на балконе варенья, соленья, сушеные яблоки! Сухари! На всю атомную войну теперь хватит запасов нам с бабушкой.

Выстоим!

Где босой пройдет красноармеец смертельно раненный, там на луноходе не проедет буржуй…

* * *

А пока мала куртка бабушке и пока велики еще мне сапоги зеркальные…

– Бабушка…

– Что, Феденька?

– А давай сервелат неприкосновенный поедим напоследок перед войной атомной?

– Ну давай, Феденька, поедим…

Будет воля такая моя последняя.

Уроки сегодня делать не буду я. Завтра тоже не буду делать уроков я, не до них теперь.

Часики золотые ручные нужны мне. Как время летит, напоследок послушать. Набор матросов-солдатиков, хоть разок успеть наиграться, велосипед «Школьник», коробочка клюквы в сахаре, пастила. Батон неприкосновенного сервелата, шпроты на обед открыть, поиграть в хрустальный кораблик, что никогда бабушка даже пальцем потрогать не разрешает, собака-овчарка, мороженое в стаканчике вафельном и луноход.

Луноход особенно нужен мне. У всех в классе уже есть луноход. Один я остался без лунохода.

– Где же я возьму тебе, Федя, луноход этот?

Совсем потеряла память от горя бабушка! Сто раз, где луноходы эти в детском мире у нас стоят, показывал ей! С закрытыми глазами привести могу к полочке!

– Давай с тобой, бабушка, только сразу после больницы за луноходом зайдем? Чтобы времени не терять. Много ли его у меня осталось?

Сама должна понимать…

Делали нам в школе прививку. Манту она называется. Не поливать сказали потом вот тут, где штука эта, водой. А я случайно полил, посмотреть, что будет.

Было так себе, как от комара пятнышко, а вон… смотри, как раздуло…

– Господи боже, Федя! Ты водой-то случайно не задевал ее?

– Я нечаянно задевал ее, бабушка, просто кран не в ту сторону повернулся…

Страх напал на меня предсмертный. Вот она, жизнь, всегда чем кончается человеческая…

– Что же теперь со мной будет, бабушка, как ты думаешь? Умру я, да?