У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын

— Можешь на мне потренироваться, товарищ капитан! Подскажу какие-то моменты, потом пригодится.

Покровский, наверное, покраснел — в лице стало жарко.

— Или я тебе не нравлюсь? — спросила Джейн.

— Дура ты, — сказал Покровский.

— Сам ты дурак, — обиделась Джейн.

Была, конечно, права. На прощание нежно поцеловала.

Выходя из «Интуриста», поймал на себе взгляды двух других девушек, коллег Джейн, далеко не таких прекрасных… Больше Джейн напоминающих заскорузлое слово «проститутка».

Дождь накрапывал. Глянцевитые лужи, акварельные отражения витрин, голубой неон фонарей, тусклый блеск листвы, танец мокрых брызг в световых столбах от редких автомобилей. Пробежали влюбленные, прикрываясь одном плащом, смеясь. Ветер прокатил гибкую пластинку, в какой-то момент она даже встала на ребро. Кто-то быстро идет, сгорбившись, опаздывает, заболевает, хочет быстрее в постель, бабушка с кошелкой влачится медленно-медленно, притормаживая у каждой липы… Вдруг шустро шмыгнула в переулок — вот-она-была-и-нету. Тут дождь зарядил как следует, и удачно подъехал к остановке подходящий троллейбус. Женщина, выходя из троллейбуса, сразу раскрыла зонт, слегка задела Покровского, мужчина, опасливо оглянувшись на Покровского, начал ей выговаривать за это.

Дома был коньяк… Да, почти полбутылки, и славно. Встал ненадолго под душ, чтобы не простыть. Показалось, пока был в душе, что звонит телефон. Лучше бы просто ошиблись номером.

Сделал бутерброд с сыром и сервелатом, выпил грамм сто коньяка, свет в кухне не включал, довольствуясь тем, что сочится из коридора. Перед тем как ложиться, посидел немного на кровати, широко распахнув окно. С улицы приятно пахло свежим воздухом, прошел трамвай, один из последних, потом грузовик громыхнул по трамвайным рельсам. Потом зазвонил все же телефон. Дежурный с Петровки, дико извиняясь, передал просьбу старушки с «Сокола», которая все линии оборвала, умоляя разыскать для нее Покровского. Покровский набрал продиктованный номер.

— Товарищ Покровский! Как хорошо, что вы позвонили! Сложилась чрезвычайная ситуация.

Покушаемая номер четыре или пять, Покровский уже забыл, как он их разделил, сообщила, что в больнице в Щукине готовится и уже даже происходит коварное убийство.

6 июня, пятница

Утром Лена Гвоздилина принесла справку по «Новому миру». В Москве у журнала примерно тридцать две тысячи подписчиков. Экземпляр, найденный в комнате Кроевской, был адресован в квартиру пятьдесят пять. Сколько всего из тридцати двух тысяч журналов выписано в пятьдесят пятые квартиры?

Понятно, что в любом доме есть первая, пятая и десятая, а сотая уже далеко не в любом. Пятьдесят пятая во многих, но не во всех. В доме Покровского, скажем, нет.

Покровский поделил тридцать две тысячи на восемьдесят. Почему на восемьдесят? Какую-то надо взять верхнюю цифру — бывают и сто пятидесятые квартиры, но удельно их сильно меньше. Предположим, что квартир с номером больше восьмидесятого в статистически значимом смысле мало. В новостройках их как раз много, но пока в столице гораздо больше старых домов. Можно было и на девяносто разделить, и на сто, но если на восемьдесят — результат круглый, удобнее, а то, что он приблизительный, так на данном этапе задача — понять приблизительно.

Получил четыреста. В том смысле, что четыреста квартир с номером пятьдесят пять (и с номером один, и с номером двадцать) получали в 1972 году по подписке журнал «Новый мир». Почтовых отделений в городе шестьсот штук. Каждое почтовое отделение относит каждый новый «Новый мир» в среднем в 0,66 пятьдесят пятых квартир.

Сводной таблицы подписчиков по Москве не существует. Нужно, чтобы в каждое почтовое отделение пришел смышленый сотрудник, перелистал пятьдесят квитанций (в среднем на одно отделение — чуть больше пятидесяти «Новых миров»). Тогда можно получить заветный список из четырехсот квартир номер пятьдесят пять.

С естественными проволочками — не меньше получаса на одно отделение. Учитывая, что до каждого следующего надо еще добраться — это десять отделений на человека в день. Один сотрудник за шестьдесят дней справится с задачей, десять человек — за неделю. На маньяка нашли бы столько людей, курсантов выделили, студентов.

На псевдоманьяка, который перестал убивать, никого, конечно, не выделят. Покровский и сам, будь он начальством, не выделил бы.

Учитывая, что журнал, может быть, вообще кто-нибудь из Ленинграда привез. Или из Череповца, из Куйбышева, из Рубцовска… Или Варвара Сергеевна Кроевская купила его в киоске, а потом, кукуя на службе в музее перед пустым скафандром, вдруг задумалась: а сколько же мне было лет в день полета Ю. А. Гагарина, 12 апреля 1961 года?

И записала на журнале ответ: пятьдесят пять.

Покровский спустился в буфет, кефир попросил из холодильника, выпил всю бутылку за столиком. Из зеленой плотной крышечки составил за это время куб с очень неправильными гранями. Одну такую же крышечку дома уже смял утром. Это сегодня завтрак: два по пятьсот кефира. Надо заставить себя что-нибудь съесть. Взял еще стакан чаю и бутерброд с сыром, прожевал кое-как.

Шурочка Беляева пришла, тоже за кефиром, сказала Покровскому, что исследование иконы из квартиры Кроевской завершается, отчет позже, но смысл уже ясен: изготовлена она в двадцатом веке и бешеных миллионов стоить не может. Ладно.

Была, значит, вторая икона.

Зашел к Марине Мурашовой, взял таблетку от головной боли. Та была занята — таблетку дала, но улыбнулась как-то слишком дежурно.

У Жунева новости от Семшова-Сенцова. Тот втерся в доверие к одной из сотрудниц хозчасти ЦСКА, к капитанше Коневой из отдела жратвы. Ну, отдел иначе называется, но отвечает за съестное — от буфетов на матчах до питания команд на сборах.

Оказывается, второго мая генерал Иван Брат праздновал в своей квартире на улице Горького в узком кругу присуждение ему очередной государственной награды. Бадаев и капитанша обеспечивали банкет. Саму еду — дичь и салаты — заказали в ресторане «Прага», к которому Иван Брат испытывал персональную слабость. Но Бадаев и капитанша должны были обеспечить напитки, проконтролировать пробу блюд на предмет отравы (для этого привезли с собой девчат-гимнасток; статус Бадаева все же повыше оказался, не сам пробовал), ну и там всякие еще мелочи, тарелки с эмблемой ЦСКА привезли, клюшки привезли — Иван Брат имеет обыкновение ближе к концу торжественных возлияний ломать их об колено.

На банкет, разумеется, Бадаева и Коневу оставлять никто не собирался, но Иван Брат заметил, что Бадаев с любопытством смотрит сквозь приоткрытую дверь на иконы, висящие в одной из комнат. И он милостиво сказал боксеру: пройди погляди на красоту-то, коли испытываешь к ней похвальный интерес.

Бадаев восхитился, набрался смелости и спросил, нет ли у Брата