Волкодлаки Сталина. Операция "Вервольф" - Дмитрий Тараторин

Козлов и его братья по оружию их не преследовали и даже не стреляли вслед. Они сохранили вдобавок к горячим сердцам холодные головы, а потому немедленно сгрудились здесь же, в зале, для экстренного военного совета.

— Товарищи, — в который уже раз воодушевленно провозгласил Козлов, — свершилось!

И тут же осекся, силы враз оставили его. Чудовищное нервное напряжение последних часов, когда он один за другим «сжигал за спиной корабли», не могло не сказаться. Но чекисты бережно подхватили его под руки и тут же дружно решили, что выход у них один — надо создавать эскадроны смерти.

В самом деле, прежде чем обращаться к населению с каким-никаким воззванием, необходимо было произвести зачистку столицы. Не массовую пока, разумеется, а точечную — требовалось срочно истребить, пока они не поняли, что к чему, наиболее зловредных врагов народа. Захват неизвестными Германцева и прочих «футболистов» был им в этой связи только на руку. Власть демократов и без их участия была фактически обезглавлена.

* * *

Подвиг Гульнары остался безвестным. Китайские спецназовцы перетонули все до единого. А Боря, уж конечно, никак не был заинтересован сообщать кому-то о собственном вопиющем косяке. Партизаны между тем сумели в своем тайном убежище перегруппироваться и собраться с мыслями. Юра даже разработал план, который в случае успешного его осуществления мог радикально поколебать баланс сил, если не мировой, то уж региональный точно.

Котелков был, конечно, невеликий стратег. Но порой у него случались реальные озарения. Одним из них он и поделился с сотоварищами, сидя на болоте.

— Надо нам отсюда выбираться, а то что-то странное кругом творится. Весна вон ни с того ни с сего нагрянула, — констатировал он.

— Знамо дело, — сурово согласился партизан Кривых, да и прочие бойцы закивали головами.

Юрий понимал, что не все его товарищи сумели оправиться от шока, вызванного гибелью лучших из лучших бойцов в ходе неравного боя в Томске. Однако поредевший отряд сохранял боеспособность и, очевидно, мог наносить кинжальные удары в спины многочисленным врагам родины. Кроме того, он не исключал вероятность того, что кто-то из таких же, как они, несломленных патриотов уже перешел к активным действиям.

Лишенные какой-либо связи с внешним миром, заныкавшиеся в своем болотном приюте «котелковцы» просто обязаны были вновь заявить о себе. В противном случае их позицию вполне можно было расценить как предательскую.

И партизаны дружно выступили в поход. Курс они взяли не назад, в омраченную для них трагедиями Томскую область, а вперед — в некогда кузницу научных кадров — Новосибирскую. Но Юру интересовали не доценты с кандидатами, которые еще, может, не вконец вымерли, он вел своих бойцов к ракетным шахтам, взятым в прошлом году под контроль американскими коммандос. Зная наверняка, что противник радикально превосходит их в живой силе и технике, он руководствовался впитанным им с молоком матери принципом — смелость города берет. Но и не только им.

Генерал Шуршалин завещал Юре секретные карты стратегических объектов, обильно рассыпанных по просторам Руси. Пока Котелков по афганским горам бегал, они дожидались его возвращения в надежном схроне. Зато теперь он ими вовсю руководствовался. Поэтому партизаны обрушились на врага, как это и принято у народных мстителей, словно снег на голову.

Американцы не успели ни поднять тревогу, ни даже толком открыть огонь. Всех до одного почти беззвучно перекололи беспощадные «котелковцы». И уже спустя каких-то полчаса после начала атаки Юра оказался в самом что ни на есть центре управления ракетами. Размещался он в бункере на многометровой глубине, надежно предохранявшей его от ракетных ударов прежде вероятных, а теперь абсолютно очевидных противников.

Командир отер со лба пот и кровь. И, довольный, ощупал взглядом хитроумные пульты, таившие в себе угрозу массового уничтожения. Котелков ласково погладил зловещую красную кнопку и, озорно улыбнувшись, бросил через плечо товарищам:

— А что, ебанем-ка, пожалуй, по Пекину?

* * *

Иосиф во весь опор мчался по самой кромке бездонного ущелья. От резвого скакуна во все стороны летели крупные хлопья пены, но он только гикал и пришпоривал. К тому же время от времени он палил из двух наганов разом. Эхо шарахалось о крутые горные склоны и вызывало местами камнепады. А всадник все несся и несся, охваченный буйным и страшным весельем.

Нет, никто не гнался за ним. И сам он никого не преследовал. Просто в груди его, мучительно требуя выхода, пульсировала и клокотала кипучая и могучая воля к власти. Он забирался все выше и выше, все круче и уже становилась тропа. И конь пал наконец, хрипя и вращая глазами. Иосиф замысловато по-грузински выругался и пристрелил его. Дальше он помчался безлошадным, но по-прежнему стреляя куда ни попадя. Нередко пули его сражали наповал медлительных горных орлов, то и дело выплывавших из-за туч, теснившихся вокруг штурмуемой им вершины. Он перепрыгивал через трупы и бежал дальше.

Вскоре, однако, пришлось ползти и карабкаться. Но это не смутило Иосифа. И он, ломая ногти и зубы (ими он пытался вгрызаться во встречные уступы), взбирался к сияющей высоте. И достиг ее в итоге. Там мраморный и суровый одиноко вздымался Ленин. Он протянул Иосифу руку, и тот не сробел пожатья каменной его десницы.

Ильич ухмыльнулся и принялся раскручивать его, присев и сгруппировавшись, как заправский метатель молота. Крутил долго, поэтому взлетел Сталин высоко и помчался уже ракетой среди холодных и страшных звезд к иным тревожным мирам.

Палач проснулся от тяжкого удара монастырского колокола. Поэтому не успел узнать, что было целью Сталина в этом полете. Лоб Федора был в холодном поту. Он уже вторую ночь видел совершенно безумные сны о сущности тотальной власти. Позавчера он стал свидетелем разгрома Хазарии князем Святославом, а потом, почему-то сразу же — его гибели. Особенно подробно он разглядел, как из черепа зачинателя Русской империи потом пили что-то хмельное замочившие его степняки.

А накануне он наблюдал за разгромом вольного Новгорода опричным войском Иоанна Васильевича Грозного. Дикие казни даже его, бывалого «пса войны» в прошлом, заставляли иногда содрогаться. Впрочем, в снах нередко привычные вроде вещи предстают в своем подлинном, беспощадном свете. В результате всего увиденного Палач впал в глухую задумчивость и даже вторые сутки никого не убивал. Только и делал, что искал причину и смысл этих, явно неспроста, видений. И вот снова здорово. Да к тому же так беспримерно иносказательно.

При последнем ударе колокола он трижды осенил себя крестным знамением и раскрыл наугад Библию. В книге Деяний апостолов Палач тут же и обнаружил пламенеющие для него в тот момент строки: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут».

«Вроде не старец пока, но и не юноша, конечно, — подумал он, — однако то, что последние дни на дворе, это без вопросов». И прочел еще: «Солнце превратится во тьму, и луна — в кровь, прежде, нежели наступит день Господень, великий и славный».