Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер

— Знаю, она говорила. По-моему, вы хорошо придумали. Я вам очень благодарна.

— Потрясающе. Это надо где-то записать. Мы боялись, ты нас на пушечный выстрел к дому не подпустишь.

— Ну и зря боялись. — Пенелопе не очень-то льстил образ старой, упрямой самодурки, который навязывал ей сын. — Я попрошу Дануса приехать помочь тебе. Это мой садовник. Я уверена, он согласится. Он замечательно умеет жечь костры.

Ноэль помедлил, потом сказал:

— Великолепно.

— А ты привезешь Антонию. Итак, я жду вас в пятницу вечером. Пожалуйста, не гони!

Пенелопа уже хотела положить трубку, но он, почувствовав это, закричал: «Ма!» — и она снова поднесла ее к уху.

— Прости, я думала, мы обо всем договорились.

— Я хотел рассказать тебе об аукционе. Я ведь был сегодня у «Бутби». Как ты думаешь, за сколько ушла картина «У источника»?

— Понятия не имею.

— За двести сорок пять тысяч восемьсот фунтов.

— Да что ты! Кто же ее купил?

— Какая-то американская картинная галерея. Кажется, в Денвере, штат Колорадо.

Пенелопа удивленно покачала головой, словно он мог видеть ее.

— Это очень большие деньги.

— Подумать страшно!

— Да уж, задуматься есть над чем.

Когда в четверг Пенелопа спустилась из спальни вниз, садовник уже работал. В прошлый раз она дала ему ключ от гаража, чтобы он мог брать садовые инструменты, и сейчас, вставая, видела, как он вскапывает огород. Она не стала беспокоить его, потому что уже поняла: Данус не только чрезвычайно трудолюбив, но и ценит одиночество, а значит, ему не понравится, если она будет то и дело прибегать, давать указания, проверять, как идут дела, и вообще надоедать. Если ему что-то понадобится, он сам придет и спросит. Если нет — будет просто работать, и все.

И все же без четверти двенадцать, закончив немногочисленные дела по дому и положив хлеб в духовку, чтобы согреть, Пенелопа сняла фартук и пошла в сад поздороваться и напомнить, что ждет его обедать. Сегодня было теплее, между тучами проглядывало голубое небо. Солнце еще не грело, но она решила накрыть стол в зимнем саду и поесть там.

— Доброе утро.

Данус увидел ее, выпрямился и оперся о лопату. Воздух тихого безветренного утра был наполнен крепкими здоровыми запахами свежевскопанной земли и смеси компоста с перепревшим конским навозом, которую он принес из ее идеально приготовленной компостной кучи.

— Доброе утро, миссис Килинг.

Он снял свою куртку и свитер и работал в рубашке с закатанными рукавами. Тонкие загорелые руки были перевиты несильными мускулами. Пенелопа не сводила с него глаз. Вот он поднял руку и вытер тыльной стороной кисти испачканный землей подбородок. Этот жест пронзил ее ощущением, что она давно знает юношу, но сейчас она была к этому готова, и сердце ее не остановилось, а наполнилось радостью.

— Вам, видно, жарко, — сказала она.

Он кивнул:

— Разогрелся от работы.

— Обед будет готов в двенадцать.

— Спасибо, не опоздаю.

И он продолжил копать. Вокруг них порхала малиновка — вероятно, ее в равной мере привлекали и общество людей, и червяки. До чего милые птахи, вечно вьются рядом с людьми! Пенелопа пошла домой, сорвав по пути несколько диких нарциссов. Цветы были бархатистые, их нежный запах кружил голову, и ей вспомнились бледно-желтые примулы Корнуолла, расцветающие под укрытием живой изгороди, когда вся остальная земля еще во власти зимы.

Нужно скорее ехать, подумала Пенелопа. Весна в Корнуолле — волшебное время. Нужно спешить, иначе может быть поздно.

— Что вы делаете в выходные, Данус? — спросила она.

Сегодня она подала ветчину, картофельное пюре и цветную капусту, а на десерт пирожки с вареньем и заварной крем на взбитых яйцах. Это был настоящий полноценный обед, а не легкая закуска — так, на скорую руку, червячка заморить. Она села вместе с ним за стол и подумала, что эдак можно и растолстеть.

— Так, ничего особенного.

— Ни у кого не работаете?

— Иногда меня приглашает по субботам утром управляющий банком Пудли. Он больше любит играть в гольф, чем возиться в саду, и жена его жалуется, что все заросло сорняками.

Пенелопа улыбнулась:

— Бедняга. А что в воскресенье?

— По воскресеньям я свободен.

— Может быть, вы пришли бы на денек поработать? Платить я буду вам, а не агентству, это только справедливо, потому что я хочу попросить вас помочь мне не в саду.

Данус, как следовало ожидать, слегка удивился:

— Какую же работу я должен буду делать?

Пенелопа рассказала ему о намерении Ноэля разобрать чердак.

— Там столько хлама, и все нужно стащить вниз и разобрать. Один он просто не справится. Я и подумала, может быть, вы сможете прийти помочь?

— Конечно приду. Но просто так, платить мне ничего не надо.

— Но…

— Не будем говорить об этом, — решительно сказал он. — Никакой платы. Во сколько я должен быть здесь?

— Часов в девять.

— Прекрасно.

— Обедать будет целое общество. Ко мне на месяц-полтора приезжает одна девушка. Ноэль привезет ее завтра вечером. Ее зовут Антонией.

— Рад за вас.

— Я тоже рада.

— Вам с ней будет не так одиноко.

Нэнси мало интересовалась газетами. Если ей надо было ехать в городок за покупками, — а это случалось почти каждое утро, потому что она ухитрялась почти не разговаривать с миссис Крофтвей и в результате постоянно выяснялось, что кончилось сливочное масло, нет растворимого кофе или приправы для соуса, — то она покупала на почте «Дейли мейл» или «Вуменз оун»[11] и просматривала их за кофе с бутербродами и шоколадными пирожными, которые составляли ее обед. «Таймс» появлялась в доме только вечером, ее привозил в своем кейсе Джордж.

В четверг у миссис Крофтвей был выходной, и это значило, что, когда Джордж вернется с работы, Нэнси будет орудовать на кухне. На ужин планировались пирожки с рыбой, миссис Крофтвей их уже приготовила, а ее муж принес еще корзину омерзительной перезревшей брюссельской капусты, которую выращивал сам, и сейчас Нэнси выливала овощной бульон в раковину, уверенная, что дети ее есть не станут. Тут она и услышала, что подъехала машина. Через минуту дверь в кухню отворилась, потом затворилась, и рядом с ней оказался муж, усталый и словно бы обвисший в своем сером костюме. Она от души надеялась, что день у него был не слишком утомительный. Когда такое случалось, он вымещал раздражение на ней.