Как ограбить швейцарский банк - Андреа Фациоли

– Может, съездить в какой-нибудь город.

– В любой?

– На севере Европы… Открывать для себя музеи, рестораны… Немножко бродить. Мне по душе учиться узнавать город.

Контини прожевал последний кусок. Потом отодвинул стул и сказал:

– Трудно узнать что бы то ни было.

Франческа отказалась от мысли его переделать: он никогда не станет любителем искусства, литературы или кино. Но у Контини был необычный взгляд на жизнь. Спокойный и пылкий одновременно. Возможно, Франческа любила его именно за это.

– Нам бы надо немного времени, – сказала она ему. – Возможно, немного стабильности.

Контини понял, что она имеет в виду. Квартира была слиянием различных жизней. Коробки с миланскими книгами, пастельно-голубые кресла, слабый свет абажура, а на стенах, вместе с несколькими акварелями, пара-тройка фотографий лис. Франческа хотела, чтобы они решили, как распорядиться своими жизнями.

Но у Контини в голове засел потухший взгляд Сальвиати, когда тот говорил ему, что входит во вкус, планируя ограбление, и что это его разрушает. И еще он думал о том солидном здании на тихой улице Беллинцоны, куда скоро прибудет неприметная черная сумка, до краев набитая деньгами.

– Ты ведь знаешь, Франческа, я бы никогда не отказался от нашей паэльи.

– Знаю.

– Что такое ограбление банка по сравнению с паэльей?

Франческа улыбнулась:

– Ничто!

– Да, в банке ты найдешь все, это правда, но у них нет этой риохи…

Он поднял бокал, чтобы чокнуться. Франческа отозвалась тем же жестом. Потом, выпив, она перешла на его сторону стола. Положила ему руки на плечи и наклонилась поцеловать его. Контини встал, обнял ее.

– Слушай, осталось немного, – шептал он ей, – осталось…

– Тсс! – сказала она. – Никаких остатков, всего вдоволь.

Во время этих телефонных разговоров внешний мир становился ближе. Происходили они раз в неделю, под присмотром Элтона. Не дольше двух минут. И все же благодаря отдаленности возникала внутренняя близость, которой им с отцом не добиться, общаясь лицом к лицу.

– Алло, это я.

Он всегда делал паузу. Словно удивлялся, что слышит ее.

– Лина, – повторял он всегда ее имя. – Лина, как ты?

– Со мной обращаются хорошо, – отвечала всегда она. – Ты не должен беспокоиться.

Маттео всегда выходил в другую комнату. Иногда Лина говорила о нем. Но в эту тему им углубиться не удавалось. Обычно ее отец менял направление беседы.

– Я пытаюсь защитить герань от заморозков. А горечавки, которые цвели в октябре, я перенес в дом…

Лина слушала. Она тонула в хрипловатом голосе отца, в его оборотах речи, заимствованных из французского. Это были медленные разговоры, с множеством пауз и почти без упоминаний о значительных событиях.

– Вчера говорил с Элией. Ему нелегко.

– Но тебе тоже.

– Я-то привык, это было мое ремесло.

Обычно они тщательно избегали слов «Юнкер» и «ограбление». Лина предпочитала говорить о другом. Она пыталась наверстать потерянное время.

– Потом вернешься в Прованс? Знаешь, а я ведь никогда не видела парк на вилле.

– Однажды, когда ты была маленькой, мы там гуляли.

– Не помню!

– Но с тех пор, как я там работаю, кое-что переменилось.

– Ты захотел сделать все по своему усмотрению, так?

– Там ручей изменил русло. Я живу в доме сторожа, и рядом бьет родник, вода всегда прохладная…

Такие вот вещи, самые обыденные. Слова без веса, которые вращались вокруг неназываемого центра. Теперь оставалась пара недель до того момента, когда пять человек заберут десять миллионов франков из «Юнкер-банка». Или, во всяком случае, постараются это сделать.

В одном из последних телефонных разговоров Лина задала пару вопросов. Она сама не знала почему: ведь она уже почти совсем перестала думать об ограблении. Она спросила:

– Но вы сумеете сделать его, это дело?

– Мы готовы.

Лина не знала, как реагировать. Она казалась себе заболевшей девочкой, которая пытается понять, что за работу делают взрослые за стенами больницы.

– Вас не слишком мало?

– Столько, сколько нужно для такой работы.

– А потом? – Лина украдкой взглянула на Элтона, невозмутимо сидевшего рядом с ней. – Нелегко будет, потом…

– Мы должны быть готовы ко всему, Лина. – Отец понизил голос. – Ты должна молиться, чтобы все прошло, как должно пройти. Но в любом случае…

Пауза продлилась дольше, чем обычно. Настолько, что Лина даже поторопила его:

– В любом случае?

– Ничего. После этого дела, если ты приедешь ко мне, я покажу тебе парк на вилле. Я тебе уже говорил, что живу в доме сторожа? Там бьет родник, вода всегда прохладненькая…

Джакомо Беллони знал это со времен своей первой работы: для сотрудников банка декабрь – плохой месяц. Надо закрывать счета, проверять балансы, готовиться к подаче статистических данных в первые дни Нового года. У всех сплошные сверхурочные. И вечером тридцать первого декабря всегда какой-нибудь молодой сотрудник сидит безвылазно в банке до часа ночи.

Будто и без того недостаточно забот перед Рождеством!

Нужно не забыть дать знать о себе родственникам и друзьям, нужно ходить на ужины, а когда не можешь, обещать, по крайней мере, встречу в ближайшем будущем. Подожди, вот праздники пройдут, потом посмотрим. Ну, что ты хочешь, до Рождества невозможно выкроить время, но потом… Передай привет своим, только обязательно! Может, забежишь на аперитив?

Аперитивы громоздились друг на друга, как обломки на свалке, заслоняя в конце концов пейзаж. Но настоящей головной болью для директора Беллони были подарки. Каждый год он позволял себе подумать о них во второй половине дня двадцать четвертого декабря, украдкой просачиваясь в ювелирный магазин.

Но в этом году он решил обойтись без стрессов.

Взял полдня отгула в четверг семнадцатого декабря – под тем предлогом, что ему придется работать в воскресенье. Поехал в Гранча, на юг от Лугано, и забрался в крупный торговый центр. Это было знаменательное начинание. Директор Беллони миновал табуны изнуренных семейных пар, обогнул отцов, пытающихся решить, какую же выбрать игру для плейстейшен, уклонился от дам среднего возраста, которые, поддавшись таинственному порыву, опустошали полки с товарами из рождественской распродажи.

Наконец он приобрел шахматную доску для старшего сына, флакончик духов для средней дочери и чайный сервиз из цветного пластика для младшей. Жене купил янтарное ожерелье, серебряный браслет и шкатулку с лучшими фильмами Одри Хепберн. Потом нашел бутылку виски для тестя, красный цветок для тещи, иллюстрированную книгу о горных прогулках для отца и диск Фрэнка Синатры для матери. Оставались еще две сестры и трое-четверо друзей, но директор Беллони решил не перебарщивать, во всяком случае, в первом раунде.