Короли не плачут - Николай Назаров

— Прокололся, сучье вымя?! Козырь расклад просёк?

— Чтоб мне лис на след встал, — скрестил пальцы бобёр. — Ничего он не просёк! Цветные всегда таким строем ходят, когда караулы меняют. Проходняк, что за ним мыргает, говорит, костерит козырь своих шестерок, а те ни в какую — каждый раз ромб вокруг него ставят. Понятки у них такие, тут уж ничего не поделаешь!

Собеседник недобро усмехнулся:

— Что ж, бобёр, козыря тебе крыть, тебе и банк метать. Только поторопись, а то, как бы тебя самого крыть не пришлось, — он спрятал нож и поднялся. — Да, и вот ещё, — добавил он напоследок, наклонившись к Грудню и положив ему руку на плечо, — насчёт стрелка мерковать брось! Козыря стихорить нужно как бы случайно — мол, нарвался на смык, башли зажал, за то и откидняк принял. Усёк?

Бобёр молча кивнул.

— Ну, сопи помаленьку, — хмыкнул собеседник и растворился в толпе.

Грудень облегченно выдохнул. Он всего во второй раз встречался с кем-то из Теней. В первый раз это было, когда Тени его на Бобра крестили, и вот теперь снова. Если с козырем что не так пойдет — третьего раза уже не будет.

День четвёртый.

девять часов после Полуночной службы.

— Эк, чешут! — приставив козырьком ладонь ко лбу, стражник разглядывал быстро приближающихся верховых. Ещё несколько минут назад они были двумя маленькими чёрными точками на гребне холма, а сейчас уже можно было разглядеть низко пригнувшиеся к холкам фигуры всадников, которые раз за разом охаживали плетками бока взмыленных скакунов.

— Лич, может, рогатки на дорогу вытащить? — неуверенно спросил молодой стражник.

— Погодь, — отмахнулся Лич. — Много чести — из-за двух полоумных дорогу перегораживать. И так за ночь натаскались с этими рогатками — аж руки болят. Я щас их враз осажу! Смотри тута в оба! Арбалет на всякий случай приготовь — мало ли что, — распорядился старший и, подняв одну руку вверх, двинулся навстречу всадникам.

Те были уже совсем близко. Морды животных покрывали клочья пены, но наездники совершенно не обращали на это внимания. «Загонят скотину, — подумал стражник. — Нешто не жалко?». Он приготовился крикнуть зычное «Стой!», но его опередили. Скакавший впереди вытянул руку, и на солнце блеснул подорожный жетон.

— Прочь с дороги! — прокричал он.

Стражник едва успел сделать шаг в сторону, как мимо него, обдав густым потным духом, пронеслись два мощных крупа.

— Уфф, — выдохнул Лич, утирая лоб. — Едва не зашибли, Кхур их подери!

— Слышь-ка, а второй-то — баба в штанах! — присвистнул молодой стражник, глядя вслед всадникам.

— Не баба, а эррина, остолоп! — проворчал старший. — Благородным госпожам можно штаны носить — на охоте там, или когда в седле, чтоб сподручней было!

— А всё одно — срамота! — протянул молодой. — Баба в штанах, что мужик в юбке! А, Лич? Стал бы со мной в карауле стоять, коль я юбку бы надел?

— Дурак! — беззлобно огрызнулся пожилой. — Говорю же — у благородных так принято. Ужель не ясно?

— Да ясно-то оно ясно, — почесал голову молодой. — Тока я вот, что думаю: баба она и есть баба — что в юбке, что в штанах. Вон энта, не хуже мужика в седле держится, а всё ж баба, потому как ревёт в три ручья.

— Ты и это успел заметить? — усмехнулся Лич. — Глазастый, однако!

— А то ж! — подбоченился молодой.

— Молод ты ещё! Поживёшь с моё — поймёшь, что бабьи слёзы они у всех одинаковы, что у благородных, что у простых, — вздохнул пожилой. — Ладно, хорош языком трепать! Давай-ка лучше и вправду рогатки на дорогу вытащим. Не ровен час, ещё кто так же проскочит. А ну, как не гонец королевский окажется, а злодей какой? То-то!

Резко взяв на себя поводья, Вирта осадила коня. Скакун, всхрапнув, встал на дыбы, немного погарцевал на задних ногах, потом опустился, звонко вдарив подковами о мостовую, и замер.

— Тёмный лис у себя? — спросила Вирта, бросив поводья подскочившему конюху. Тот пожал плечами — дескать, нам-то откуда знать?. Но девушка и не ждала ответа — она уже неслась по аллее дворцового парка в сторону главного входа. Чуть позади неё, стараясь не отставать, шагал лис, сопровождавший молодую эррину по приказу королевы. Чувствуя, как после бешеной скачки у него ноет всё тело, он с удивлением рассматривал шедшую впереди эррину Лэктон. Её походка была стремительной и лёгкой, будто это не она провела в седле почти целые сутки. «Откуда в ней столько силы?» — в очередной раз подумал он.

— Дальше я пойду одна, — не терпящим возражений тоном сообщила девушка своему провожатому, останавливаясь у двери кабинета тёмного лиса. Тот согласно кивнул: ему и самому не хотелось лишний раз попадаться на глаза начальству.

Вирта без стука распахнула дверь, сделала три шага вперёд и в застыла растерянности: впервые со вчерашнего дня она не знала, что ей делать дальше. Комната была пуста.

— Ищете меня?

Девушка резко обернулась. На пороге, скрестив на груди руки, стоял Вейдж.

— Я предпочитаю, когда меня предупреждают о визите, — раздался его спокойный голос. — Хотя бы вежливым стуком в дверь.

— Где Юр?! — не обращая внимания на его слова, выпалила девушка. — Что с ним?!

— Быть может, эррина Лэктон желает, чтобы я отчитался за каждого из своих подчинённых? — холодно осведомился лис.

Голос его оставался бесстрастным, но будь Вирта чуть повнимательнее, она могла бы заметить странный огонек, вспыхнувший на ничтожную долю секунды в глазах собеседника.

— Умоляю вас, Вейдж, скажите, что с ним?! — разрыдалась она. — Я чувствую, что-то случилось. Он жив? Где он?

Тёмный лис прошёл в комнату, скинул плащ и деловито уселся на стул. Замерев на пару секунд, он провел рукой по волосам, и поднял взгляд:

— Он не даёт о себе знать уже два дня. Сожалею, что не могу вам ничем помочь. — Лис замолчал, думая о чем-то своем.

— Я вам не верю!

Вейдж привстал со стула.

— Я отказываюсь понимать вас, эррина! Сначала вы бесцеремонно врываетесь, потом повышаете голос и требуете каких-то объяснений, теперь — обвиняете меня во лжи… Я действительно ничего не слышал о нём уже два дня, — не скрывая раздражения, повторил лис. — И больше мне добавить нечего! А посему, прошу вас удалиться: у меня слишком много дел.

— Вы… вы… — сквозь слёзы выкрикнула девушка и, закрыв руками лицо, выбежала прочь.

День четвёртый.

десять часов после Полуночной службы.

Сказать, что в грайворском порту было шумно — значит не сказать ничего. Порт ревел. Под пронзительную ругань грузчиков скрежетали кабестаны подъёмных механизмов, надрывно ржали вьючные и тягловые бесхвостые, а в небе заунывно стонали чайки. Скрип телег и шарканье тысяч босых и обутых ног сливались с визгливыми голосами портовых шлюх и шумом драк в дешёвых кабаках. Лёгкий ветерок не приносил свежести, будучи не в силах развеять зловонную смесь запахов гниющей тины, разлагающихся отбросов, немытых тел, щедро сдобрённую терпкими ароматами заморских пряностей, выделанных кож и прочих товаров. В общем — грайворский порт ничем не отличался от любого другого порта на северном побережье.