Последний Исход - Вера Петрук

Когда Арлинг добрался до Самрии, Фардос уже пал. Беженцы из окрестных селений, заполнившие все тракты, не скупились на подробности. За сопротивление и долгую осаду город был разрушен до основания – даже крепостных стен не осталось. Каратель собрал всех детей в храме Омара и заставил горожан ломать дома, дворцы, памятники и другие постройки, угрожая поджечь святыню, если его ослушаются. Когда все было кончено, храм подожгли, а тех, кто поверил обещаниям Маргаджана и сдался в плен в обмен на жизнь, утопили в грязевом канале.

Арлинг старался проезжать рассказчиков быстрее, но они были повсюду. Почти у всех в Фардосе жили близкие, и теперь каждый хотел выплеснуть боль, спрятать в словах страх, найти благодарные уши, которые понесут леденящие кровь истории по северным городам Сикелии, добавляя к ним вымыслы и создавая мифы нового мира – о войне и ее демонах.

Чтобы спастись от голосов выживших, Арлинг свернул с Большого Сикелийского Тракта, но после того как на него напали разбойники, был вынужден вернуться обратно. Убивать оголодавших и обезумевших от войны людей было сложнее, чем в одиночку сражаться с «кобрами» из боевой школы Самрии. Чтобы не привлекать внимания, он продал коней, взятых у мертвецов Рамсдута, купцу из Шибана, который заплатил за породистых животных в пять раз меньше, чем Арлинг мог получить за них в городе. Но торговаться времени не было.

Наблюдая за потоком беженцев, Регарди не мог отделаться от навязчивой мысли. Незаметно и неудержимо мир Сикелии клонился к закату. За Фардосскими степями снова начались пески, богато усыпанные оазисами, но это была уже не та Сикелия, которая когда-то встретила молодого сына Канцлера, став ему домом и надеждой на новую жизнь. Трупы частенько встречались на караванных тропах в пустынях, но на больших трактах их всегда убирали службы уборщиков из крупных городов. Сейчас мертвецов никто не тревожил. Беженцев, погибших от болезней, голода или ран, нанесенных собратьями, было не меньше, чем живых, которые брели по тракту, равнодушно глядя на трупы. Иногда спасающиеся от войны монахи или жрецы собирали их в кучи и сжигали, но чаще всего мертвецов оставляли лежать там, где их настигла смерть.

Ее запах преследовал Арлинга с тех пор, как он вышел из безлюдных мест Холустая на большой тракт. Рискуя сбиться с дороги, Регарди замотал нос платком, но зловоние въедалось не только в одежду, но и кожу. И хотя Арлинг понимал, что в сухом воздухе Сикелии трупы быстро превращались в мумии и не могли смердеть, ему повсюду слышались сладковатые нотки тления.

Керхам стоило чаще нападать на города и караваны кучеяров, горько подумал он. Им следовало штурмовать их крепости, захватывать поселения и убивать больше путников. Тогда бы жители Сикелии были готовы к этой войне. Маргаджан оказался шипом, который вонзился слишком глубоко. Он был ядом без противоядия. Много лет назад у Регарди появилась плохая привычка считать тех, кого он убил, и хотя он давно сбился со счета, сейчас ему казалось, что его мертвецов стало в тысячи раз больше. Жители Фардоса могли погибнуть и без возвращения Карателя к своей армии, но Арлинг знал, что эта попытка оправдаться была обречена на поражение. С тех пор каждый убитый в этой войне будет на его счету. Мертвецы Даррена – это его мертвецы, кровь на его руках.

А ведь мы уже проиграли, подумал он, слушая, как приближается гул большого города. Самрия. Если власти столицы послушают его и отдадут городских нарзидов Карателю, не изменится ничего. После разорения Фардоса Арлинг не верил ни в одно слово Даррена, но даже если случится чудо, и Маргаджан пройдет мимо, к истерзанному эпидемией и переполненному беженцами Северного Города, Сикелия останется обрубком плоти без рук и ног, с разорванными артериями и венами, из которых медленно и неудержимо будет вытекать драгоценная влага жизни. Чтобы подняться, стране кучеяров понадобиться крепкая рука помощи и опоры, но ей вряд ли станет империя драганов, охваченная гражданской войной, которую зажег все тот же Подобный.

Самрия встретила его оглушительным хаосом звуков. После тихих голосов пустыни, ему было трудно привыкнуть к громкому человеческому шуму, но Арлинг надеялся, что путешествие в толпе беженцев вернет ему способность ориентироваться в звуках большого города. Он ошибался. Пришлось долго стоять у городских ворот, привыкая к разноголосице. С запахами было не лучше, но он запретил себе погружаться в них, опасаясь, что они утянут его на дно и заставят торчать под крепостными стенами до утра.

Приближался закат, однако ворота города оставались открытыми и оживленными. И чем дольше Арлинг стоял у стен Самрии, тем сильнее его охватывала иллюзия, что война осталась где-то далеко позади за степями Фардоса. Столичный город жил по собственным законам и правилам. Самрия продолжала быть сердцем, толкающим кровь по истерзанным венам. И этой кровью была торговля. И хотя большая часть обозов выстраивалась в очередь перед теми воротами, где ждал Арлинг, немалая их часть направлялась к другому проходу, северному, который предназначался для купцов. Война должна была сократить объемы торговли, но от телег, фургонов и обозов, тянущихся к северным воротам, пахло привычными товарами Сикелии – хлебом, мясом, сухими плодами, перцем, конскими и бычачьими кожами, верблюжьей шерстью, табаком и сахаром. Задумавшись, кто мог производить все это, если главные поставщики – южные города – покоились в руинах, Арлинг вскоре нашел ответ. Шибанская речь была похожа на кучеярский язык, и он не сразу понял, что большинство людей, сопровождающих караваны, были шибанцами, вечными соперниками кучеярских купцов. Нетронутый войной Шибан, наверное, торжествовал. Чтобы не потерять объемы торговли, Самрия должна была расстелить перед его купцами красные ковры, не говоря уже о снижении пошлин.

С наступлением сумерек похолодало. Удивлял ветер, который стал чуть более влажным, чем обычно. Объяснив странность близостью моря, голос которого раздавался вдали загадочным рокотом, Регарди занял место в очереди, решив, что освоился достаточно, чтобы не врезаться в стены домов на тесных городских улицах.

– Документы, – сипло пробурчал охранник, охрипший после препирательства с группой монахов. Бумаги, подтверждающие их принадлежность к храму Омара, разрушенному в Фардосе, оказались неправильно оформлены, и монахов не хотели пускать в город. Несмотря на войну, Сикелия продолжала оставаться центром бюрократии, царством бумаг и пропусков, в которых можно было утонуть быстрее, чем в зыбучих песках Холустая. В отличие от монахов у Арлинга документов не было вообще. У него имелись деньги, вырученные с продажи лошадей, и возможно, взятка решила бы все вопросы, но в нем вдруг проснулась жадность.

Он решил пойти легким путем – сказать правду.

– Я ищу человека по имени Джавад Ром, – кивнул он стражнику, подняв прикрытую капюшоном голову ровно настолько, чтобы были виды его рот и нос, но не глаза. – Он из девятого отдела, служит при наместнике. У меня для него срочная информация о Карателе. Секретная. Если хотите, задержите меня и сообщите господину Рому, что его ищет Арлинг из Балидета. А можете не усложнять себе работу и отпустить меня, я найду его сам.