Сценарий - Генри Сирил

– Кто там, солнышко? – Женский голос из глубины дома. Затем показалась сама женщина.

– Чем могу помочь?

– Э-э-э… да, простите, мы ищем пожилую пару, мистера и миссис Гудман, они живут… жили в этом доме. – Я не знал, что еще добавить к этой сбивчивой речи.

Какое-то время женщина молча смотрела на нас с Эйлин, затем спросила:

– А что вы хотели?

– Мы… в общем, я их сын.

Женщина пристально посмотрела на меня, как будто старалась узнать старого знакомого.

– Детка, иди в свою комнату, – сказала она девочке и, скинув цепочку, пригласила нас войти.

– Прошу, проходите. Хотите кофе?

– Да, спасибо.

Мы сели в гостиной на диван, который я не помнил. Я не помнил ничего из мебели. На стенах висели фотографии незнакомых людей. Все в доме выглядело незнакомым. Это был не мой дом.

Женщина принесла кофе и села в кресло напротив нас.

– Вас давно не было в наших краях, мистер Гудман?

– Да, последний раз много лет назад. И все это время я не поддерживал с ними связи.

– Простите, – смутилась женщина, – я не это имела в виду. Просто дело в том, что… ваши родители, они умерли.

Ее слова не удивили меня. По тому, как эта женщина вела себя, как избегала смотреть в глаза, как без конца теребила складки платья, я понял, что родители не переехали, не сдали дом молодой маме за символическую плату. Они были мертвы. Оставалось только услышать эти слова, и мы их услышали.

– Давно? – спросил я.

– Пять лет назад. Ох, я не представилась. Меня зовут Трейси Гилмор. Впрочем, на самом деле мы с вами знакомы.

– У меня не все в порядке…

С психикой.

– …с памятью, миссис Гилмор.

– Я тоже вас не узнала. Мы виделись с вами лишь однажды, лет двадцать пять назад. Да, все правильно, двадцать пять. Мне было не больше шести. Тогда Рождество было, мои родители и я впервые после моего рождения приехали в Лос-Анджелес навестить брата отца, дядю Дилана.

Я кивнул.

– Выходит, мы родственники. В какой-то степени.

– Да.

Женщина тускло улыбнулась. Мне казалось, наше появление чем-то ее тяготило. Она стушевалась, потом заговорила.

– Мы приезжали и после, но вы здесь уже не жили. Вы исчезли, когда… ну, в общем, когда случилось несчастье с вашей сестрой… кхм… Они пытались вас разыскать.

Я скривился, будто мне приложили кусок льда к больному зубу, и тогда вмешалась Эйлин, уведя разговор немного в сторону.

– Простите, – сказала она, – вы можете сказать, где они похоронены?

– А? – Меган рассеяно посмотрела на Эйлин, словно вопрос застал ее врасплох, словно она ожидала услышать что-то другое, о чем думала не переставая с той минуты, как мы появились на пороге дома. – Э-э, да, разумеется.

Дом был чужим. Я не узнавал в нем ни одной вещи. И в этот раз память была ни при чем.

Время от времени до нас долетал смех из детской комнаты: похоже, девочка смотрела какой-то мультфильм.

Даша жила в той же комнате. Моя – напротив. У каждого – отдельная. Помню свое удивление, когда приемные родители привели нас сюда. После трехкомнатной квартиры, где мы ютились вшестером, после детдома, когда от соседа тебя отделяет лишь прикроватная тумбочка, место это показалось настоящим дворцом.

Трейси объяснила, как разыскать могилы.

Когда мы собрались уходить, она сказала:

– Что вы теперь намерены делать, когда вернулись?

Я обернулся.

– Что вы имеете в виду?

– Я говорю, – она обвела комнату взглядом, – о доме. Дядя не оставил завещания. Дом перешел ближайшим родственникам. А поскольку от вас не было никаких вестей…

– Не переживайте по этому поводу. Я не собираюсь оспаривать право на собственность. Насколько понимаю, вы находились с ними рядом все это время. В любом случае я заслуживаю его меньше кого бы то ни было. До свидания, Трейси.

Уже в машине, когда мы собрались отъезжать, Трейси подошла и постучала в окно.

– Вы так скоро собрались, и я совсем забыла сказать. Не знаю, важно это или нет, но у нас остались кое-какие ваши личные вещи. Мы не стали их выбрасывать, когда делали ремонт, посчитали, что вы, быть может, рано или поздно появитесь. Они в гараже, идемте.

Эйлин осталась в машине, а мы направились к гаражу, примыкающему к дому и ведущему сразу в гостиную.

Вся жизнь, протянувшаяся через океан, уместилась в небольшой коробке из-под обуви фирмы «Коул Хаан».

Две жизни.

Коробка посерела от пыли. Я раскрыл ее и первое, что увидел, – детский браслет из круглых грязно-розовых стекляшек. Когда-то он был тона на два светлее. Я подарил его сестре еще там, в России, на деньги, которые получил за то, что бегал пацанам из старшей группы детдома за сигаретами, стрелял у прохожих. Были тут и две фотографии. На одной – мы вчетвером на пляже. Я, Даша и наши новые родители. На второй запечатлены родные отец с матерью. На папе клетчатая рубашка, заправленная в брюки. Мама в светлом сарафане, густые волосы распущены. Какой она, оказывается, была красивой. У Даши ее нос.

Под фотографиями лежала синяя пластиковая папка, на которой маркером было написано: «Сценарий психологического триллера. Рабочее название «Сценарий». Автор Эндрю Гудман».

Я работал сценаристом? Или я только мечтал стать им? Да, в общем-то, что тут удивительного, я жил в Лос-Анджелесе.

Вот и все. Браслет, пара фотографий и сценарий, написанный мечтательным парнем, который, вероятно, грезил американской мечтой. Накопления за сорок лет бестолковой жизни. Однако я рад и этому. Бесконечно этому рад. В дневнике монстра я читал: «Эмоциональная память, не доверяйте ей самое ценное, что только у вас есть: пережитые ощущения». Теперь у меня были изображения тех, кто мне был дорог, кто являлся частью моей жизни, наполнял ее смыслом. Я не хочу забывать их лиц. Не хочу. Ибо нет ничего страшней, чем забыть тех, кого любишь. Каким я был кретином. Боже, каким кретином! Слабаком. Не зная, как унять боль потери, я поступил как самый последний трус: бросил все свои жалкие силы на то, чтобы стереть Дору из памяти, потому что видеть ее образ, закрывая глаза, было невыносимо; слышать голос ее, оставаясь одному в ночной тишине, – невыносимо.

Она не заслужила этого. Не заслужила мучительной смерти от рук садиста в обличие ребенка.

И она не заслужила, чтобы старший брат, человек, которому она верила, которого любила, человек, являвшийся для нее единственным по-настоящему родным, предал ее забвению.

Я еще раз взглянул на фотографию с Дашей, и ком застрял в горле. К этому нужно привыкнуть.

Но я привыкну. Привыкну.