Царская доля - Герман Иванович Романов

излишеств, не успев короноваться. Но сей случай имел место в гиштории, и ты, государь Алексей Петрович, можешь наложить корону на своего родителя. И, тем самым, условие Карлуса соблюдено будет, и ущерба для чести никакого не будет. А начнется война — какие могут быть к тебе, государь, от Англии и Голландии вопросы — ведь Московское царство в оных действиях не участвует, оружие не обнажало, и ведут свару лютеранские короли между собою.

Предложение настолько удивило Алексея, что он его медленно «переваривал», а Толстой продолжал говорить тихо и осторожно, словно объяснял ребенку простейшие вещи.

— Петр Алексеевич отписывает на тебя духовную грамоту, что после его кончины все королевство отходит Московскому царству, купно и людно, а ты, государь, наделяешь его детей, твоих сестер и брата, достойными их положению поместьями и содержанием, беря над ними опеку.

— Так-так…

— А само Ливонское королевство и герцогство Померанское включаешь в перечень титлов подвластных тебе, великий государь, царств и владений. За это время король Петер может от своего имени провести те реформы, которые тебе потребны, Алексей Петрович, со свойственной ему решимостью и суровостью. И примет на себя все последствия оных.

— «Окно в Европу» получается очень большое, — Алексей внимательно посмотрел на Толстого, и тот почтительно поклонился, букли парика качнулись — по прямому приказу он продолжал носить европейское платье, чтобы ничем не отличаться от своих «коллег».

— Ты прав, великий государь, оно «большое», чтобы начать вести войну с Пруссией — и повод соблюден полностью. Король Фридрикус забрал земли, дарованные Ливонскому королю Петеру. Да, царь Петр Алексеевич обещал их отдать, но ведь он больше не царствует на Москве. А потому уже не отвечает за данные когда-то им обещания, тем более ты их, великий государь, на себя не принимал.

Толстой остановился, внимательно посмотрел на молодого царя, и заговорил снова, поблескивая глазами — они были не старческие сейчас, а горели юношеским задором.

— Коронацию можно провести здесь, в Риге, и одновременно подготовить войска к будущему походу. Доставить корпус Левенгаупта и выделить достойный «ливонский» отряд, который может состоять из русских полков, находящихся на королевской службе — такой наем обыденное дело. Вдовствующая герцогиня Курляндская ваша двоюродная сестра и пропустит войска через свои земли. Вторжение в прусские земли, захват Мемеля десантом с моря и подошедшими драгунами окажется для короля Фридрикуса неожиданным. Он никак не ожидает такого действа от курляндцев.

Улыбка Толстого стала ехидной — все прекрасно понимали, что в вассальном польской короне герцогстве всем заправляет русский посланник. Но определенный «политес» требовалось соблюдать.

— Такое твое решение выгодно для тебя, великий государь — никто не скажет, что ты плохо обошелся с родителем, с которым таким образом примирился, и любишь своих единокровных сестер и брата. По вере своей лютеранской они никогда не смогут наследовать престол Московского царства и быть увенчаны шапкой Мономаха.

— А если новоявленный ливонский «король» взбрыкнет, то на территории Ливонии у нас есть сильные гарнизоны?! Да и другими способами можно будет решить проблему?! Ведь так, Петр Андреевич?!

— Ты прав, великий государь, но не думаю, что такое произойдет. Ведь своих сестер и брата вы можете поселить в Москве, и взять над ними опеку, дать хорошее образование и воспитание, как часто поступают правители по отношению к своим вассалам. Однако не думаю, чтобы «король Петер» задумал против тебя, государь, что-то нехорошее, но поберечься стоит, то правило любого монарха. И если что…

Пальцы Петра Андреевича сжались, после негромко произнесенных им слов все встало на свои места, и больше не осталось недомолвок. Задуманную политическую комбинацию старый пройдоха тщательно продумал, все взвесил, что и говорить…

Глава 10

«Сплошная традиция выходит, даже коронацию провели в церкви святого Петра — „папенька“ символистом стал. Правда, корону на него я возложил, при помощи сразу трех епископов. Уцепились за нее как клещи, пришлось всех в сторону отодвинуть, чтобы все видели, на кого куры записаны в этом курятнике. Зато все было чинно и благородно, к вящей радости местного населения — людишки связывают с королем Петером нешуточные надежды, всю дорогу кланялись и норовили ручку поцеловать, а ведь еще семь лет назад чуть ли вслед рижские бюргеры не плевались. Да уж — память людская и не на подобные выверты сознания способна».

Коронация вышла торжественной, хотя ее ухитрились состряпать всего за три недели. Рига украсилась флагами, причем герцогства и королевства Ливонского, под которыми выступал приснопамятный принц Магнус. Интересный такой флаг — на желто-золотистом поле багровый крест. И герб примечательный — на четыре части поделенный. Первые две состоят из владений второго в истории короля — из герцогств Ливонского, то есть Лифляндского с изображением грифона с мечом, и три льва Эстляндии. А вот два других герба отображали Курляндское герцогство со львом, и Инфлянское воеводство — польскую Ливонию — с изображением почти такой же мифологической твари, как лифляндское чудище. Алексей припомнил, что владение это занимало восточную часть, так называемое Задвинье, с Динабургом — будущим Двинском, а потом переименованным латышами в Даугавпилс.

Правда, всезнающий Толстой тут же нашептал ему, что герб немного переделан — на нем показали польскую часть Ливонии вместо герба какого-то Дома Ваалгамааст, принадлежность которого для короля Петера, первого этого имени, оказалась непристойной — вот и поменяли срочно, убрав одно и добавив второе.

«Нет, но какой намек — не успел на трон „папенька“ взойти, а уже решил у соседей свое „исконное“ оторвать. Хватка чувствуется, да и Меншиков не мог не нашептать в ушко. В последнее время Данилыч прямо зеленый ликом стал, будто похмельный тролль из дремучего леса вышел, скособочился и хрипит как старик. Но то не от хворости — Петер его на деньги в прямом смысле „поставил“, вот жаба и душит „светлейшего“. Ведь отбирают то, что нажито им непосильным трудом, а если прямо — то беззастенчивым воровством и казнокрадством».

Но хоть и красочным было вступление на трон нового короля воссозданной Ливонии, только гостей на этом празднестве было исключительно мало. Собрались только безусловно лояльные шведско-ливонскому союзу, с участием московского царя.

Из Швеции прибыла младшая сестра Карла Ульрика-Элеонора со своим супругом Фредериком, старшим сыном ландграфа Гессен-Кассельского. Тот ранее был женат на дочери бранденбургского курфюрста, но успел овдоветь, когда тесть еще не стал прусским королем.

Вторым по значимости гостем оказался молодой герцог Гольштейн-Готторпский в изгнании Карл Фридрих — слишком ему не понравились нагло оккупировавшие его родовое владение датчане, так что пришлось искать убежище в Швеции.

Приплыл также герцог