Любовь хорошей женщины - Элис Манро

Она думала, что никогда больше не будет заботиться о том, в каких комнатах жить или какую одежду носить. Никогда не будет искать помощи, чтобы ни у кого не возникло мысли, кто она есть, кем была. И даже сама она будет сторониться этой мысли. Достаточно того, что она совершила, это все.

Ее поступок напоминал то, о чем она слышала или читала. То, что сделала Анна Каренина и что хотела сделать мадам Бовари. То, что сделал преподаватель в школе Брайана, уйдя к школьной секретарше. Он сбежал с ней. Так это называется. Сбежать с ней. Увести. Об этом говорили пренебрежительно, с насмешкой и завистью. Это было на шаг дальше прелюбодеяния. Определенно, люди, сделавшие этот шаг, уже прелюбодействовали, нарушали супружескую верность задолго до того, как отчаялись или обрели достаточную решимость, чтобы пойти дальше. Лишь одна из множества пар сможет сказать, что их любовь осталась несбывшейся, технически чистой, но этих людей сочтут, если кто-нибудь им поверит, не столько серьезными и великодушными, сколько ужасающе безрассудными, поставив на одну доску с теми, кто решился и, отдав все, отправился трудиться в какие-нибудь нищие и опасные страны.

Эти вот, другие прелюбодеи рассматривались как безответственные, незрелые, эгоистичные и даже жестокие люди. И удачливые. Удачливые потому, что все их соития — в припаркованных машинах, или в высокой траве, или на испятнанных постелях в доме каждого из них, или, скорее всего, в мотелях вроде этого — были великолепны. Иначе они бы никогда не испытывали такого желания обладать друг другом любой ценой или не верили бы так безоглядно в свое будущее, в совместную жизнь, которая будет несравненно лучше той, что осталась в прошлом.

Отличная по сути. Именно в это Паулина должна верить сейчас — что есть существенная разница между жизнями, браками, союзами. Что некоторые познали такую нужду друг в друге, такую преданность, какая иным не снилась. Конечно, она могла бы сказать то же самое и год назад. Люди так и говорят и даже верят сказанному, верят, что их случай — самый удачливый, особенный, даже если всем ясно, что это не так и что уверяющий всех в своем счастье сам не знает, о чем говорит. И Паулина может не знать, о чем говорит сейчас.

Комната слишком нагрелась. И тело Джеффри было слишком горячо. Казалось, тело его излучало убежденность и раздражение, даже во сне. Торс у него был крепче, чем у Брайана, талия пошире. Больше плоти на костях, но более упругой на ощупь. Не так уж красив, в общем-то, — она была уверена, что многие так и сказали бы. И не так уж изыскан. Брайан в постели не пах ничем.

Кожа Джеффри каждый раз, когда Паулина спала с ним, обладала устоявшимся пропеченным запахом, масляным или ореховым. Он не мылся вчера вечером, но и она не мылась. Не было времени. Взял ли он с собой зубную щетку? Она не взяла. Но она и не знала, что останется.

Встретив Джеффри здесь, в глубине души она знала, что должна состряпать какую-то грандиозную ложь и потом скормить ее домашним, когда вернется. И ей — им — следовало поторопиться. Когда Джеффри заявил, что все решил и они не должны расставаться, что она должна уехать с ним в штат Вашингтон и ради этого они забудут о пьесе, потому что им трудно придется в Виктории, она посмотрела на него пустым взглядом, как вы бы посмотрели на кого-нибудь, ощутив первые толчки землетрясения. Она уже собиралась объяснить ему, почему все это невозможно, и правда думала, что так и скажет ему, но в этот миг ее жизнь пошла вразнос. Вернуться назад — все равно что натянуть мешок на голову. Она только и спросила:

— Ты уверен?

— Уверен, — ответил он искренне. — Я никогда тебя не брошу.

Это было совсем не похоже на его обычную речь. Потом она сообразила, что он цитирует — может, с долей иронии — пьесу. Именно это сказал Орфей Эвридике, как только они встретились в станционном буфете.

И вот жизнь ее катилась под уклон, Паулина становилась одной из тех, кто бежал. Женщиной, которая ужасающе и непостижимо бросала все. Ради любви, скажут наблюдатели насмешливо. Подразумевая плотские отношения. Ничего бы не случилось, если бы не желания плоти.

И все же в чем огромная разница? Занятие это не очень разнообразное, что бы там ни говорили. Оболочки, движения, касания, результаты. Паулина не та женщина, с которой трудно добиться результатов. Брайан их добивался. Да и наверно, любой бы мог, если не совсем неумеха и не противен физически.

Но ничего подобного на самом деле. С Брайаном, особенно с Брайаном, кому она посвятила всю свою корыстную добрую волю, с кем она жила в брачном соучастии, никогда не случилось бы такого освобождения, неизбежного полета, чувств, за которые она не должна воевать, но которым могла только отдаться, как дыханию или смерти. И это, она уверена, может прийти только с кожей Джеффри, с движениями, на которые способен только Джеффри, с его весом, который придавливает ее, потому что в нем сердце Джеффри, его привычки, мысли, странности, его амбиции и одиночество (и все это, насколько ей известно, связано с его молодостью).

Насколько ей известно. Но сколько же она не знает! Она почти не ведает, что он любит есть, какую музыку слушает и какую роль в его жизни играет мать (несомненно таинственную, но важную, как и роли родителей Брайана). Но в одном она совершенно уверена, какие бы ни были у него предпочтения или запреты.

Паулина выскальзывает из-под руки Джеффри, освобождается от простыни с сильным запахом хлорки, опускает ноги на пол, где лежит кроватное покрывало, и заворачивается в эту тряпку из зеленовато-желтой шенили. Она не хочет, чтобы он открыл глаза и увидел ее сзади, отметив обвисшие ягодицы. Он и раньше видел ее нагой, но обычно в более простительные моменты.

Она полощет рот и подмывается с мылом размером в два квадратика шоколадки и твердым как камень. Там, между ног, у нее сильно натружено, все опухло и дурно пахнет. Нужно приложить усилия, чтобы пописать, и похоже, у нее запор. Прошлым вечером, когда они вышли купить гамбургеры, оказалось, что Паулина не может есть. Возможно, она снова научится всему этому, и эти важные функции вернут себе место в ее жизни. Но теперь она не может на них сосредоточиться.

В кошельке осталось немного денег. Надо бы выйти и купить зубную щетку, зубную пасту, дезодорант, шампунь. И вагинальный гель. Ночью первые два раза они пользовались презервативами, но в третий раз не предохранялись.

Она не захватила часы, и у Джеффри их не было. И конечно, в комнате часов не оказалось. Кажется, еще рано — пока можно отличить утренний свет, несмотря на жару. Магазины, видимо, еще закрыты, но наверняка найдется какое-нибудь место, где продают кофе.

Джеффри переворачивается на другой бок. Наверное, она разбудила его, всего на мгновение.

У них будет спальня. Кухня, адрес. Он пойдет на работу. Она понесет белье в прачечную. Может, она тоже начнет работать. Продавщицей, официанткой, станет давать частные уроки. Она знает французский и латынь — а учат ли латыни и французскому в американских школах? Можно ли получить работу, если ты не американец? Джеффри не американец.

Она оставляет ключ ему. Она разбудит его, когда вернется. Нечем и не на чем написать ему записку. Действительно, еще рано. Мотель стоит у шоссе в северном конце города, рядом с мостом. Еще не началось движение машин. Она плетется под тополями какое-то время, прежде чем по мосту начинают грохотать автомобили, хотя движение регулярно сотрясало их ложе далеко за полночь.