Роксолана. Королева Востока - Осип Назарук

Тлько теперь Эль Хюррем перестала бояться мысленно усаживать своего сына на престол. Эта блестящая мечта потрясла ее, а кровь била в глаза.

Но что делать с первенцем Сулеймана от первой жены?.. Она знала, чувствовала и понимала, что законодатель Османов не уступит в этом деле, как уступал в иных случаях. Ей был известен твердый извечный закон Османов, священный для любого мусульманина, в любом уголке грандиозной империи султана Сулеймана, наместника Пророка на земле.

Будто жгучая искра возгорелась в сердце султанши Эль Хюррем. Жгла, горела, щемила и палящим огнем поднималась к ее головке. Султанша Эль Хюррем побежала к колыбельке сына Селима…

Она баюкала его, пеленала в белые муслины, укладывала спать, смотрела в глазки, целовала его маленькие ручки. Но она задумывала страшное дело над золотой колыбелью своего сына, а в прекрасных покоях, мраморных палатах, в царском саду, над прекрасным морем, над Золотым Рогом, что весь кипел жизнью и сиял под синим небом в блеске солнца, будто витала улыбка ребенка.

Бог дал человеку свободную волю, выбор между добром и злом. И тот, кто сразу не воспротивится злу, будет поглощен им, как дом пожаром. Тогда неудержимо созревают плоды людской мысли, как зреет буря в грозовой туче.

* * *

На следующий после утопления в Босфоре Хассана день встретились Мухиддин Сирек и Кемаль Пашазаде при входе в Айя Софию — крупнейшую мечеть Царьграда.

Первым говорил Мухиддин Сирек:

— Правда ли, друг мой, что ты был с Пашкепризаде у султана Сулеймана — пусть живет он вечно! — и что вы открыли ему тайну его прапрабабки, жены султана Эртогрула?

— Это правда, друг. Я был у султана — пусть он живет вечно — вместе с Пашкепризаде, но насчет тайны его прабабки все обстояло иначе — сначала Пашкепризаде открыл ее мне, а затем уже я поведал ее султану.

— Да благословится имя Аллаха! Надеюсь, все это смятение остановится на смерти Ахмед-баши и одного евнуха!..

— Может, и закончится.

Так рассуждали улемы Мухиддин Сирек и Кемаль Пашазаде. И оба ошибались.

Вскоре, в один прекрасный вечер, до стана вельможей, дворцовой стражи и большой казармы донеслась странная весть о том, что кем-то подогретая толпа народа осаждает резиденцию казненного Ахмед-баши и будто бы уже проломлена ограда.

Туда мгновенно отправились отряды янычар и сипахов. Но хоть и шли они быстро, остановить взятие и разграбление резиденции остановить не удалось. Начальник янычар, приказавший солдатам оттеснить толпу, упал, тяжело раненный камнем, а отряды лишь стояли и слушали крики толпы о том, что нужно уничтожить гнездо и род того, кто хотел украсть сына падишаха.

На глазах войска резиденция была разгромлена, все ее здания разрушены, а все его жены и дети были выволочены за волосы и никто не знал, что с ними случилось.

В тот день султана не было в Царьграде. По приезде он вызвал к себе Кассима — коменданта Стамбула, друга детства, которому доверял и к которому был очень привязан.

— Что произошло во время моего отъезда? — спросил он.

— Уничтожена резиденция Ахмед-баши. Его дети и жены изранены.

— Кто это сделал.

— Возмущенная толпа.

— Возмущенная кем?

— Государь, — откровенно ответил комендант Стамбула, — все следы указывают на то, что источник возмущения может находиться только во дворце.

— Ты допускаешь, что кто-то из из близких мне людей мог сознательно пойти на подобное зло?

— Я не допускаю этого. Мои лучшие сыщики не обнаружили ничего, что прямо указывало бы на это.

— Может, они просто боялись доложить об этом?

— Я хорошо их знаю и думаю, что они бы все рассказали.

Султан задумался. Он долго думал, а его товарищ с детских лет сидел возле него молча. Наконец Кассим добавил:

— Думаю, это самопроизвольный взрыв давнего недовольства народа Ахмед-баши, которым некие темные силы лишь воспользовались.

— И как бы ты посоветовал уладить это дело?

— Оно само уладится. Я долго советовался с моими старейшими людьми. Все считают, что нужно просто посоветовать семье Ахмед-баши выехать из Стамбула, а народу сказать, что в случае повторения беспорядков они будут без жалости подавлены с ведома падишаха.

— И больше ты ничего не предпримешь?

— Довольно я уже предпринимал. Кроме лишнего шума, мы уже ничего не сможем устроить.

— Пусть будет так, — сказал султан. — Но при повторении беспорядков их действительно нужно будет подавить решительно и безжалостно.

Вскоре вся семья Ахмед-баши оставила Царьград, и все затихло над Золотым Рогом. Султан ни слова не сказал любимой жене про это неприятное происшествие. Но она в действительности не была повинна в нем — толпа лишь почуяла злое намерение, зревшее в ней, как вода чувствует склон, по которому следует течь.

* * *

Через несколько дней после нападения на дом Ахмедбаши первая жена падишаха, мать его первенца Мустафы, просила аудиенции у мужа. Падишах не мог отказаться.

Она пришла с маленьким сыном, вся в черном, с тщательно скрытым вуалью лицом. Когда она открыла лицо, то было видно, что оно прекрасно, но бледно и измучено тоской. С плачем она упала к ногам мужа и сказала:

— Прости, что просила о встрече. Но этой ночью у мне приснился страшный сон, будто кто-то опутал шнуром нашего сына (она указала на шею) вокруг шеи и… — плач не дал ей закончить.

Султан нахмурился и тихо ответил:

— Но как же я могу уберечь тебя от кошмаров?

— Позволь мне с сыном оставить столицу и поселиться у моей родни. У меня тяжкое предчувствие.

— С сыном? Но это невозможно! Он как мой наследник должен воспитываться тут, при дворе.

— Наследник? Еще неизвестно, согласится ли на наследование им власти та, от чьей воли зависит все во дворце, начиная от падишаха до коней в стойлах!..

— Женщина! — крикнул Сулейман.

— Может, это неправда? — спросила она дрожащим голосом. — Ничего подобного не было в твоем роду! Вся прислуга оглядывается на нее, а мне — матери престолонаследника великого государства Османов — не на чем поехать на молитву!..

— Мало разве коней и карет?

— Нет, не мало! Но как я покажусь на улицах Стамбула с первородным сыном падишаха в карете худшей, чем у нее, приблуды из Керван-Йолы, что…

Она не закончила — рыдания душили ее. Потом она встала и снова надела черную вуаль.

— Всем вам кажется, что вам достается что-то худшее, чем у остальных. А моя жена Эль Хюррем так же хороша, как и ты…

— Так же? Поэтому ли все остальные забыли, когда их посещал муж? А ты, отец, забыл, как выглядит твой сын от первой законной жены!.. И ты говоришь: «так же»!.. О Боже!.. Даже выехать отсюда нельзя — так и буду мучаться я в этих стенах?..