Гридень. Из варяг в греки - Валерий Большаков

Ух, хорошо!

Ты все еще молод, силен, здоров. Знатен! Удачлив. Тебя боятся, тобой восхищаются, тебе завидуют. А дома ждут три красавицы…

Чего тебе еще? Деда спасти? Спасем…

Костер горел не слишком ярко, бросая мелькающие отблески на речную волнишку. Дальше по берегу огонь трещал куда звучней, выделяя сидевшие фигуры красным или оставляя одни лишь черные силуэты.

Громкие разговоры, перебиваемые гоготом, доносились невнятно, да я и не спешил к ним прислушиваться.

Подошел Мишка с огромным бутербродом – на ломоть каравая уложен кусище окорока, предложил мне, но я мотнул головой:

– Сам лопай. Чайку бы щас…

Ховаев хмыкнул.

– Я бы и сам не прочь. Прастен заваривает травки лесные, с ягодками сушеными, листочками пахучими…

– А-а… – отмахнулся я лениво. – Это не чай, а мочай.

Мишка хохотнул и вгрызся в свой пугающих размеров сэндвич.

– Игорь, – проговорил он с набитым ртом, – а ты думал о… э-э… о возможных последствиях нашего эксперимента?

– Прожуй сначала, – заворчал я. – Выразился ты довольно туманно, но я тебя, как это ни странно, понял. Ты имеешь в виду «эффект мотылька»?

– Именно! – энергично кивнул Миха. – Нет, пока еще ничего особенного не произошло, великие перемены только грядут, но…

– Тебе жалко то будущее, к которому ты привык, – договорил я за него.

– Да! Коронация Олега, захват Булгарии с Хазарией – это же все перевернет! История изменится настолько, что…

Я поднял руку.

– А что, собственно, изменится? Править станут не Рюриковичи, а Ольговичи? И что? Не взойдет на престол Иоанн Грозный? Петр Первый не станет тужиться форточку в Европу отворять? А зачем нам Иван Васильевич, если мы уже – сейчас! – соберем земли в русское централизованное государство? К чему нам Петр Алексеевич, коли у нас и без него флот будет и выходы во все моря? На Балтике мы и без того сидим прочно, к Студеному морю тоже вышли. Выйдем и к шумнокипящему Понту Эвксинскому, сиречь Русскому морю. И почему бы нам лет через двести, скажем, не уберечь Византию от захвата крестоносцами? Спасем Второй Рим, присоединим к Руси…

– Спасем? – ухмыльнулся Мишка.

– Ну да, – хладнокровно сказал я. – Отломи кусок, а то так жуешь смачно…

Ховаев поделился со мной, и я тоже задал работу челюстям.

– Финляндию когда займем, – сказал я невнятно, – двинем сразу в северную Швецию… в Свеарики. У них там железо доброе… Руда, я имею в виду. И Норвегию займем заодно, пока они там не прочухали еще… Тоже северную, Финнмарк.

– Это где Нарвик? – уточнил Мишка.

– Угу… Нореги туда не суются пока. Хм… Вообще-то первый норвежский король Харальд I Косматый, быстренько переименованный в Прекрасноволосого, уже занял Лафотены, где Нарвик. Ничего, подвинется…

– Подожди, – удивился Ховаев, – так это что же получается? У норегов уже есть король? Они уже объединяются в Норвегию?

– Да! Мы опять отстаем.

– Догоним… – буркнул Мишка.

– Да куда мы денемся… Я к чему все это? Не надо бояться перемен, если они к лучшему! Ну, не будет у нас Петербурга, и что? Зато и Батый не заявится, а если и осмелится, то тазом накроется Золотая Орда! И Смуты не будет, и с турками, скорее всего, воевать не придется – если займем Византию, то туркам по башке надаем…

– Это правильно… – вздохнул Ховаев, расправившись с бутербродом.

– Да ты не слушай, как я тут бодрюсь, – завздыхал и я. – Мне самому страшно. От одних угроз уйдем, и то неизвестно, выйдет ли чего, так наверняка же другие опасности возникнут, еще пуще. Да и… А! Я тут про Питер толковал, так ведь дело не в городах и территориях, дело в людях! Мне совсем не хочется, чтобы привычный мне мир исчез, сменился другим, пусть даже лучшим, но чужим для меня. А если из-за наших «макроскопических воздействий» Пушкин не родится? Не будет СССР, не будет Сталина, Гагарина, братьев Стругацких? А на хрена мне такой мир? И кто сказал, что он будет лучше того, что есть там? Мы хотим, чтобы Россия заняла подобающее ей место, то бишь первое? Замечательно! А кто даст гарантии, что положение единственной сверхдержавы не пойдет во зло? Что мы сами не станем мировым жандармом вроде США? Может, «отцы-основатели» тоже были такими, как мы, странниками во времени? И они добились-таки своего, Америка вышла в лидеры, прогнула весь мир под себя. Но разве я хочу для России такого будущего? Нет же! Только вот кто меня будет спрашивать? Представь только, что те самые «отцы-основатели» были идеалистами, что их бы в ужас привела и бомба, сброшенная на Хиросиму, и федеральная резервная система в руках олигархов, правящих Штатами, и вся та брехня, которую печатают красивые «глянцы»! Но ведь от них ничего не зависит, как и от нас. Мы просто переводим стрелки и пропускаем паровоз на новый путь. Но нам же неизвестно, куда он ведет! Может, и в коммуне остановка, а может, и в полной заднице. Откуда нам знать? Вот в Новгороде пошел процесс – ковали куют плужки, наносники для сох, лопаты из моей стали. Возникают новые производства – доморощенные, убогие, но это же самое начало! Нормально же? Развитие! А это хорошо или плохо? Не знаю! И я еще могу все остановить – сожгу железоделательный завод, скажем. А толку? Построят новый! Тут самое страшное в том, что семена уже брошены в удобренную почву, и они взойдут. А вот каким будет урожай, неведомо… Это как устроить пожар в степи – поджег сухую траву, и пошел пал, покатился вал огня! Ты можешь одуматься, спохватиться, но поздно – пламя уже не потушишь.

– Необратимое деяние, – пробормотал Ховаев.

– Именно! И вот я ломаю себе голову над тем, как устроено это херово время, но как это понять? Если «эффект мотылька» реален, то… Нет, не так. Сейчас я попытаюсь сформулировать то, до чего я допер. Смотри. Устраиваем мы тут великие перемены, и лет через сорок возвращаемся в будущее. И что мы видим? Три варианта. Или все переменилось до неузнаваемости, и мы гнобим захудалую Америку, расколотую на отдельные Техас, Калифорнию и прочие Пенсильвании. Рубль – мировая валюта, и московские банкиры лопаются от жира. От Москвы до Владивостока проложены шикарные автострады, англичане в своем зачуханном Лондоне выстаивают очереди за сапожками «Made in Russia», а русские авианосцы утюжат мировой океан. Красивая картинка? Вот только у нас, как в памятной нам Америке, победило мещанство, и от русской духовности, русской праведности даже следа не осталось.

Вариант нумер два. Изменения есть, но не фатальные. К примеру, Пушкин на дуэли оказался метче, и сам убил Дантеса, и прожил до глубокой старости, наваяв еще кучу гениальных поэм. И японцев мы побили в Цусимском бою, и Сталин в войну дошел до Ла-Манша, а Хрущев помер, подавившись кукурузой. И Андропова не убрали, зато Юрий Владимирович сам прижал либералов, упредив перестройку и распад СССР. Отличный вариант! И есть третий, при котором вообще ничего не меняется.

– Как это?