Люди Солнца - Том Шервуд

Он остановился.

– Но Томас… Это слишком, слишком ценный подарок.

– Ярослав, – ответил я, тоже остановившись. – Я не один год работаю с деревом. И знаю, что, например, английская древесина гораздо более рыхлая и слабая, чем московская. По причине климата. У нас тепло, а у вас чудовищные морозы. Дерево перед морозами выгоняет из себя воду, и, когда его спилят, оно никогда не трескается. Вы ведь валите лес только зимой?

– Только зимой, – подтвердил Ярослав. – Именно по этой причине. Чтобы, оттаяв летом, ствол не давал трещин.

– Затем. По причине сильных морозов дерево наращивает более плотные слои, это хорошо видно на спилах, по годовым кольцам. Таким образом, северное дерево несравнимо прочнее. Так?

– Так. Это известно любому столяру или плотнику.

– Значит, мой подарок выгоден нам обоим. Ты будешь поставлять мне не только мачтовый лес, но и доски. Их ведь удобнее грузить в трюмы? И я, торгуя северным деревом, буду иметь громадный и постоянный доход здесь, дома, в Бристоле.

Он подумал. Кивнул. Сказал, улыбнувшись:

– И будь уверен: дерево тебе стану присылать самое лучшее.

Мы вошли в каминный зал. Мастер и Ярослав сели за стол и, пока Омелия и Грэта хлопотали, выставляя приборы, Ярослав стал выспрашивать лондонца о тонкостях лесопильного дела.

Лучась улыбкой, Эвелин кивнула мне. Я подошёл, спросил тихо:

– Всё ли хорошо у тебя здесь было, любимая?

– Очень, очень скучала.

Мы прошли в недавно открытую мной и Таем дверь, подошли к круглой лестнице. И здесь, убедившись, что никого нет, Эвелин, обняв меня, прильнула всем телом. Я вздрогнул. Часто забилось сердце. Обнял гибкую, тонкую талию, – осторожно, почти невесомо.

– Я только что с лошади. Пот и пыль…

– Идём! – потянула меня за руку Эвелин. – У нас полный котёл горячей воды. Только я отправила Дэйла в нашу ванную, чтоб отмылся перед отдыхом. Я правильно сделала, милый?

– Совершенно правильно, моя милая. Как, впрочем, всё и всегда.

Мы прошли ближний к лестнице апартамент, где – было слышно - Власта на уже знакомом мне языке напевала какую-то милую песенку. Прошли второй апартамент, где о чём-то переговаривались Алис и Луиза. Вошли к себе, миновали ванную, в которой Дэйл гремел ковшом и тазами. Вошли в кабинет.

– Наконец-то я дома!

– Уже есть чувство, что это твой дом, Томас?

– Да, милая. Мой и твой, навсегда.

Взявшись тонкими пальцами, Эвелин стала расстёгивать мои камзол и дорожный пояс.

– Где Луис?

– О, Луизе придётся немножечко поскучать. Луис вступил в должность, принимает дела у сэра Коривля.

– Луис теперь командор?!

– Несомненный и полновластный. Может быть, к ночи прискачет.

И – да, Луис в этот день прискакал поздно ночью. Луиза, заплакав, несколько раз быстро поцеловала его и отправилась к себе – наскоро греть воду. Мы сели за дальним краем стола. Я на своём стуле, Эвелин слева. Луис сел справа, со стоном вытянул затёкшие от изрядной ходьбы в сапогах ноги. Пришли Ярослав, Власта. Алис присеменила, закутавшаяся в жёлтенькое одеяло. Выглянул из двери Готлиб, я махнул ему призывно, и он подошёл, сел, но тут же вскочил и стал резать окорок. Луис принял толстый розовый пласт копчёной свинины и немедленно стал рвать его белыми молодыми зубами. Несказанно удивив меня, пришлёпали босоногие Омелия, Грэта и Файна. Растирая полусонные глазки, направились разводить огонь в камине.

– Вы что, барышни? – спросил я их изумлённо. – Зачем встали?

– Колбаски поджаривать, – сонным хриплым баском ответила Омелия. – Вы сидите, сидите, беседуйте.

Прибежала Луиза, села возле Луиса, прижалась, обхватив его руку.

– Всё у вас здесь хорошо? – спросил Луис у неё.

– Всё прекрасно! Эдвин и Томик в срок спят, едят, на дневном солнце гуляют, молоко свежее, масло, сметана, баню делаем каждый вечер!

– Что такое баня?

– Завтра, завтра узнаешь!

Осторожно, вынося каждый прибор двумя ручонками, Грэта накрыла стол. Я кивнул ей: «Сделайте и себе».

Барышни принесли колбаски, сводящие с ума сытным, чесночно-перцевым ароматом. Готлиб разлил морс в высокие кружки, наломал хлеб.

Тихо и мило текла трапеза. Все смотрели друг на друга с любовью. Луис урывками, между едой, рассказывал адмиралтейские новости.

– Это счастье!! – подавшись к моему уху, шепнула мне Эвелин.

– Да, милая, – так же шёпотом ответил ей я. – И пусть так будет всегда.

Я сидел на своём важном стуле, добавлял иногда к рассказу Луиса словцо. И, словно от жара в бане, плавился сердцем от счастья. И знал, знал: тот, кто должен сидеть здесь, среди нас, обязательно вскоре появится. И Алис будет прижиматься к нему, обхватив его могучую руку, и, как Эвелин мне, тайком покидая общий разговор, станет шептать тихо: «Где ты бы-ыл, Бэнсон? Скажи-и, где ты так долго был?»

Я всё для этого сделаю. Хотя сейчас это моё намерение держится на одной лишь ниточке, такой тоненькой, такой невнятной: небольшом сереньком человеке, который сейчас несёт под мышками мои золотые сплющенные блины портфунтов, где-то далеко, в неведомой стороне.

ЛИПКИЙ ДЖЕК

Вот так я, взрослый, рассудительный человек, отдал неизвестному мне проходимцу изрядную сумму золота. Всего лишь за обещание «разузнать, что можно» о Бэнсоне. На взгляд Давида, поступок вздорного, не бывалого человека. Но спустя время, когда я снова беседовал с уцелевшим в невероятных приключениях Прилипалой, я спросил – что помешало ему отправиться с двумя портфунтами золота в Новую Англию и безбедно жить до конца дней? Оказалось – то же, что и Дэйлу, посланному мною за пилорамой: моё открытое, честное, без «выцарапывания» гарантий доверие.

Маленький человек с неприметным лицом медленно брёл вдоль вонючей сточной канавы улицы «Золотой лев» сонного города Плимута. Плимут не хотел просыпаться, вставать и идти на работу, на службу, на рынок, в порт, в казармы. Улицы его, в том числе и улица «Золотой лев», были заполнены мокрым, стылым туманом. В такую погоду горожанину хочется разложить в камине огонь побойчее, сесть в кресло возле него и взять в руки ласкающую теплом чашку вскипячённого молока и с хрустом продавленный вилкой ломтик поджаренного хлебца. И так сидеть, утвердив пятки на скамеечке у огня, и вдыхать чудный аромат горячего молока, в которое старательная кухарка положила кусочек масла и щепоточку соды, и насмешливо смотреть в окно на мёрзлый противный туман. Ну а если уж обстоятельства жизни гонят горожанина в служебный кабинет или торговую лавку, то он стремится как можно скорее преодолеть мутную уличную хмарь и скрыться за мокрой снаружи и сухой изнутри дверью. Потому и не было почти людей на улице «Золотой Лев». Потому и были удивительны два джентльмена, странно-медленно идущие сквозь ледяной, липкий туман. Оттого и прицепил к ним свою ковыляющую походку и волокся в неизменных трёх ярдах неприметный маленький человек.