Лиходолье - Елена Самойлова

Ему пришлось повторить воззвание еще раз, прежде чем по ту сторону двери загремел отодвигаемый засов. Точнее, засовы – судя по звуку, чья-то щедрая рука прикрутила к добротному косяку как минимум четыре запора, каждый из которых отодвигался неохотно и тяжело. Наконец дверь приоткрылась, и Искра едва успел перехватить летящую прямо в лицо острую двузубую рогатину, дернуть на себя и выволочь на солнечный свет бледного жилистого мужика с коротко остриженной бородкой.

– Ой, а ведь и вправду солнышко на дворе, – с искренним удивлением произнес мужичок, выпуская древко рогатины из рук, поднимаясь с пыльного двора и деловито отряхивая широкие штаны из домотканины. Посмотрел на нас, подслеповато щурясь в ярком дневном свете, и как ни в чем не бывало поинтересовался: – Вы откуда взялись, а?

– Мимо проходили, – усмехнулся харлекин, разглядывая грубо сработанную, но крепкую рогатину с коричневыми остриями, обожженными в огне для пущей твердости. – Путники мы. Переночевать пустите?

– Отчего бы не пустить? Вот только места у нас маловато, но есть брошенный дом на отшибе, вон там, у забора. Хотите – ночуйте там. Не хотите – ищите ночлег где-нибудь еще.

– И давно дом брошен? – поинтересовался Искра, отбрасывая рогатину подальше и глядя поверх встрепанной мужицкой головы внутрь небольшой молельни, куда набились не два, а три десятка человек. Молодые и старые, мужчины и женщины, матери с младенцами и ребятишки постарше. Все сгрудились в душном домике без окон с одной-единственной дверью, и почти у каждого в руках была зажженная свеча.

Я вышла из-за спины Искры, нарочито громко постукивая ромалийским посохом по твердой утоптанной земле, вгляделась в темноту молельни сквозь частое плетение льняной повязки. И едва сдержалась, чтобы не отшатнуться от густого фиолетового пламени, отблески которого сияли внутри. Это даже не страх или ненависть – это застарелый ужас, смешанный с отчаянием и уже покрывающийся прочной коркой равнодушия. Человек привыкает ко всему, даже к постоянному страху, который в Лиходолье клубится вокруг каждого маленького поселения, не способного выстоять против нечисти, кружащей поблизости и выискивающей легкую добычу. Привыкает к опасности, которая сопровождает наступление ночи, и так изо дня в день. Душа костенеет, а прежде яркий ореол тускнеет, и человек превращается в существо безразличное, живущее скорее по привычке, чем по желанию.

Я видела таких людей в Загряде – спокойных, смирившихся со своей участью жертвы и живущих одним днем, от рассвета до заката, без особой надежды на то, чтобы пережить грядущую ночь. И так изо дня в день, из года в год. Эти люди ходят по своим делам, работают по надобности, а не по призванию и даже заводят семьи, воспитывают детей, но лишь для того, чтобы создать видимость этой самой жизни. И к детям они не слишком привязаны – вдруг не сегодня завтра отпрыска уволокут через неплотно прикрытое окно, и друг к другу тоже – зачем прирастать душой и сердцем к мужу или жене, если та может стать жертвой непомерно расплодившейся нечисти, заполонившей город? Не мертвые были те, загрядские, люди, но уже и не живые. Потому как что остается от человека, если душа его прогорела, истлела, засыпанная багряными угольями постоянного страха? Одна оболочка, внутри которой лишь пустота и белесый пепел…

Люди из безымянного поселения в лиходольской степи напомнили мне тех загрядских жителей. Вот только их страх еще не успел притупиться привычкой, значит, не так уж и давно пришла к ним беда. Вижу ведь, что теплится еще голубой огонек надежды, особенно в детях. Сбежать, бросить все, скрыться подальше от того, что по ночам бродит вокруг поселения с домами без окон. И ведь спасение недалеко – в двух-трех днях пути раскинулся Огнец. Город, если верить рассказам Искры, с высокими стенами, крепкими засовами на воротах, хорошо обученной стражей и терпимостью к приезжим. И всего делов-то – набраться духу, побросать в дорожную суму самое необходимое и дать деру. Может быть, кто-нибудь и решится. Не сегодня, но, быть может, завтра. Или послезавтра – если изнуряющий страх не возьмет верх над решимостью и не задавит надежду.

– Да не, недавно. – Мужичок ответил не сразу, поскребывая узловатыми пальцами в затылке, будто разбирая колтун. – Недели две, как съехали хозяева. Добыли где-то лошаденку, взяли старую телегу и уехали в сторону Огнеца. Все не увезли, так что ночевать там есть на чем. Кровать-то уж точно есть, да и печка там хорошая, хоть и маленькая.

– А своих лошадей у вас, стало быть, нет? – как бы невзначай поинтересовался Искра, кладя ладонь мне на плечо.

– Окстись, какие лошади, путник. – Селянин как-то неестественно, натужно рассмеялся. – Овцы разве что, целых семь штук на всю деревню. И куры. Но на них далеко не уедешь.

Тем временем служба в молельне закончилась – по крайней мере, одна за другой стали гаснуть свечи и люди с плохо скрываемым облегчением выбирались из душного помещения на свежий воздух. Кое-кто украдкой отирал пот со лба застиранным рукавом, у одной из женщин заплакал некормленый младенец, подростки – те и вовсе едва ли не бегом уносились подальше от молельни, стоило им только переступить порог. Обычные люди, с которых будто сдернули весь страх, как обветшалую простыню, – оказавшись на солнце, они словно пробуждались от нехорошего сна, встряхивались и оживали.

– А пойдемте, я вас провожу до дома, – неожиданно деловито предложил мужик, казалось, начисто позабыв о том, что минут пять назад тыкал Искре рогатиной в лицо. – Домики-то у нас одинаковые, еще не в тот вломитесь, хозяева рады не будут.

– Ну, проводи-проводи, добрый человек, – усмехнулся харлекин, как бы ненароком поправляя тяжелый меч на поясе и беря меня под локоть. – Заодно и расскажи тогда, как живете? Тяжело, наверное, в степи-то? Пахать без лошади тяжело, до города неблизко, дичи мало.

– Да справляемся помаленьку, справляемся, – ответил местный, поворачиваясь к нам спиной и скоренько направляясь по пыльной дорожке между двумя хатами с широко распахнутыми дверями. И в самом деле, к чему запирать двери на такой жаре, когда нет окон? Не воровства тут боятся. – Чуть подальше у нас и колодец есть, он до нас еще тут стоял, воды много, на всех хватает. Да и хлеб вырастить можно, если подгадать со временем. Как раз до засухи урожай собрать успеваем. А ты, путник, у этой девицы поводырем?

– Мужем я ей, – спокойно ответил Искра, чуть-чуть замедляя шаг и осматриваясь по сторонам. Не нравилось ему тут что-то, и я его понимала. Самой было неуютно. Дома эти без окон, люди, набившиеся в молельню так, что не продохнуть… Не надо быть ромалийской гадалкой, чтобы понять, – деревню уже кто-то присмотрел в качестве «охотничьих угодий», а люди, не имея сил или возможности уйти, превратили свои дома в небольшие крепости.

Или же заключили договор.

– Вот оно как, – протянул наш провожатый, беззаботно насвистывая какую-то незатейливую мелодию. – А мы пришли. Вон тот домик. Целехонький, только засов на двери сломан, пришлось палкой подпереть, чтобы зверье внутрь не забиралось и не гадило. Да вы не бойтесь, воров у нас здесь отродясь не было, на добро ваше не позарится никто.

Навершие Ровининого посоха дернулось, нижний конец с силой ударился о землю. Я остановилась и торопливо перехватила Искру за рукав, не давая взойти на низкий деревянный порожек.