Палачи и герои - Сергей Зверев

Легковушка «эмка» петляла по старым улицам Львова. Иван с подполковником Румянцевым возвращались из Ровно, где в изоляторе НКВД томилась пара перспективных объектов разработки, которые могли дать выход на верхушку ОУН. Один из них, правоверный националист, в довоенном прошлом был председателем одного из исполкомов Ровенской области, обласканный советской властью за успехи в работе орденом Трудового Красного Знамени.

– Все-таки непонятно. Жил, работал, проявлял чудеса трудового энтузиазма, – вдруг сказал Румянцев, затягиваясь сигаретой. – А на поверку оказался совершенно гнилым внутри.

– Просто шестеренка оказалась не из того материала. Из дешевого. Вроде вращалась вместе со всеми, а как чуть больше нагрузка – тут и разлетелась на части.

– Что за шестеренка? – поинтересовался Румянцев.

Иван в двух словах изложил теорию о людях-шестеренках. О том, что есть надежные и ненадежные, какова их роль.

– А что, – Румянцеву, бывшему учителю, всякие нетривиальные идеи всегда нравились. – Тогда становится понятна роль нас, чекистов. Корысть, чванство, самодурство, барство – это ржавчина. Иногда ее можно почистить, и тогда деталь снова начнет двигаться как положено. Иногда ржа проникает настолько глубоко, что деталь деформируется и начинает работать во вред механизму – это называется предательство. И ее приходится менять. Мы, получается, эдакие техники, которые выявляют и удаляют слабые шестеренки, не дают машине пойти вразнос… Интересная аналогия. Узнаю бывшего рабочего.

– У меня дед инженер. Идея его.

Автомобиль остановился около Управления. На входе дежурный майор отдал Румянцеву честь, потом окликнул Ивана:

– Тут какая-то дама час назад звонила, спрашивала капитана Вильковского.

– Какая дама? – напрягся Иван. Сердечных дел у него не было, агентесс на связи – тоже.

– С поезда санитарного. Зовут Настя. Зачем ты ей нужен – не сказала. Пояснила, что у нас проездом, поезд ее на главном вокзале. Загружают раненых – и в тыл.

Иван с мольбой обернулся к Румянцеву:

– Родион Алексеевич…

– Да все понятно. Бери машину и двигай на вокзал, Ромео!

Шикарное здание львовского вокзала было разрушено бомбардировками. Но пути и платформы уже привели в порядок. Иван бежал вперед, с трудом огибая толпящихся людей.

Он наткнулся на военный патруль. Бдительный старший лейтенант потребовал предъявить документы у военнослужащего, одетого в странную полевую форму. Увидев удостоверение сотрудника НКВД, подобрался.

– Санитарный поезд не ушел? – спросил Иван.

– На восьмом пути, – пояснил старший лейтенант. – Загружается. Скоро уходит.

– Спасибо, братец!

Иван устремился дальше, перепрыгивая через баулы сидящих на ящиках и мешках людей, стараясь не поскользнуться на местами покрытом льдом бетоне.

Паровоз на восьмом пути уже пыхнул паром. Засвистел. Загружались последние пассажиры. А на перроне стояла одинокая фигура, которую Иван узнал бы среди тысяч в любой толпе.

– Настя!..

Они стояли, взявшись за руки. И молчали – чувства просто захлестывали, и слова были не нужны. Наконец Иван спросил:

– Куда вы сейчас?

– На Москву. Потом опять на фронт. Уже в Польшу.

– Скоро будет и Берлин.

– И тогда…

– И тогда ты придешь ко мне. Навсегда.

– Приду, – потупила она глаза.

– Как же нам не хватает времени.

– Да… А я все-таки молодец! Закрутила, заманила такого важного капитана! – Она засмеялась.

– Заманила, – на миг его лицо изменилось. – Заманила.

– Что случилось, Ванюша?

– Да нет, ничего.

В его голове вдруг сложилась четкая картинка, и ее надо немного отшлифовать. Потом. Когда тронется поезд.

Настя слегка отстранилась. Но он прижал ее к груди.

Садясь в машину, Иван все еще пребывал в состоянии пьянящей эйфории. Но усилием воли заставил свои мысли вернуться к плану, который неожиданно возник в его голове под воздействием обрушившихся эмоций, хотя это и выглядело странно.

В Управлении он направился прямиком в кабинет Румянцева. Тот обедал – пил чай с бутербродами.

– Угощайся, – предложил он.

– Спасибо. Не до угощений. Товарищ подполковник, мы так и будем по всем лесам гоняться за Дантистом и упускать его в последний момент?

– Есть лучше предложения?

– Есть. Его надо заманить. На что-то аппетитное и сладкое.

– Знаешь, на что и как?

– Появилась одна мысль… Насколько нам известно, Дантист на крючке у абвера.

– Есть такая версия.

– Кроме того, к нему стекается вся информация касательно немцев и их интересов.

– Да.

– А не сыграть ли нам на этих обстоятельствах?

Дантист не любил, когда возвращаются с того света. Точнее, с той стороны. Попал в плен – погиб, и иного не дано. Поэтому настороженно относился к возвращенцам. По таким проводились расследования, но чаще они сразу уничтожались. Был соответствующий приказ по СБ по этому поводу: побывал в НКВД, вышел живым – пуля в лоб.

Но просто пристрелить Джугу он не мог. Все же это был его человек, много сделавший для укрепления СБ в зоне своей ответственности. Немало провел таких акций, за которые большевики его должны были вздернуть триста раз.

Похоже, его вины в том, что он остался жив, не было никакой. И бежал он случайно.

У красных вечно не хватало народу на конвоирование, поэтому арестованных запихали как сельдей в бочку в закрытый автозак и отправили из района в Тернополь, где должно было состояться заседание военно-полевого суда. Приговоры по отношению к активистам УПА-ОУН разнообразием не отличались – повешенте при скоплении народа.

По дороге один из арестованных выдавил дверь и с криком «Спасайся кто может!» вывалился из грузовика.

За ним последовали другие. Машины стали тормозить. Конвоиры открыли автоматный огонь. Положили шестерых беглецов, но четверо сумели добежать до леса и уйти от преследования.

Это все подтверждалось разведчицами – женщинами из села Дубечно, которые якобы проходили мимо, а на самом деле отслеживали передвижения советских колонн. Безпеке удалось накрыть своей разведывательной сетью многие коммуникации. И сделать Советы с этим ничего не могли. Ну, идут дети по своим делам. Спешат женщины в соседнюю деревню. Ну и что? Разведданные передавались вермахту и оценивались там достаточно высоко.

С Джугой поработали следователи Безпеки – выводили его из холодного помещения лесной тюрьмы и препровождали в натопленную хату. Тот говорил все как на духу: