Пока не взошла луна - Надя Хашими

Он знал, что мама оставит Азиза под присмотром Самиры, а сама пойдет его искать. Возможно, она попытается найти ломбард. И хозяин, может быть, скажет ей, что его забрала полиция. Что, если она упадет в обморок или устроит истерику прямо в ломбарде? Салим вспоминал, что делал сегодня днем, и ему было противно – он все испортил. Мужчина, глава семьи, оказался ни на что не способен и попал за решетку! В нем все кипело при мысли о матери, брате и сестре, которые остались одни. Деньги, вырученные за браслеты, он засунул в левый носок, и от них не было никакого толку.

Всю ночь Салим просидел в тюрьме.

В тесной камере никто не нарушал его одиночества, и он успел как следует все обдумать. Он много месяцев жил с оглядкой и именно этого всегда боялся: что его арестуют и запрут в тюрьме. Что ж, теперь одним страхом стало меньше, но его место заняли новые.

Успокоившись, он посмотрел на мужчин вокруг. Два африканца сидели рядом, что-то бубня друг другу, но даже не пытаясь поднять глаза. Грек иногда поглядывал на остальных и, раздраженно скривившись, ворчал. Сокамерники почти не обращали на Салима внимания.

«Будь отец жив, все было бы иначе».

Он и раньше так думал, но теперь, учитывая, что случилось с их семьей, понимал это особенно отчетливо и правдиво. Чтобы отвлечься, Салим вставал и ходил по камере, держась поближе к стене. Но это мало помогало. Его разум, как и сам он, попал в ловушку.

Ночью Салим время от времени клевал носом, просыпаясь от боли в шее и покалывания в затекших ногах. Он снова и снова пытался примоститься поудобнее и в конце концов возненавидел запах бетонного пола.

«Сказать правду? Но пожалеют ли они меня? Если они узнают, что случилось, они же не отправят меня обратно в Афганистан? А если все-таки отправят?» – раздумывал он.

Утром Салима, у которого от голода бурчало в животе, отвели в другое помещение на допрос. Его посадили за пустой стол лицом к лицу с еще одним полицейским, который представился, назвав какую-то непонятную фамилию, начинавшуюся на «Г». Язык Салима не смог бы произнести эту нескладную иностранную вереницу звуков. Полицейский выпускал густые облака сигаретного дыма, повисавшие над столом, и Салиму приходилось задерживать дыхание: он испытывал отвращение от того, что этот дым так бесцеремонно проникает в его легкие.

Полицейский отличался от тех двоих, которые привели сюда Салима вчера вечером. Он был старше, не такого массивного телосложения и одет чуть иначе – в серую рубашку, но такие же темно-синие брюки с тем же стандартно укомплектованным набором на поясе, в нагрудном кармане угадывалась пачка сигарет. Его обветренное лицо обрамляли волосы с проседью, подстриженные ежиком, а из-за лохматых бровей и обвисших усов он выглядел чуть ли не стариком.

Г. хорошо говорил по-английски и никуда не спешил. Прежде чем начать задавать вопросы, он о чем-то задумался, и у Салима мелькнула мысль, что этот человек может его пожалеть и отпустить.

– Сколько тебе лет?

Г. прищурился, посасывая фильтр сигареты и открывая пожелтевшие от кофе и табака зубы.

– Пятнадцать, – ответил Салим, который решил говорить то же, что и вчера.

– Пятнадцать? Хм… Пятнадцать. – Полицейский помолчал. – И откуда ты приехал?

Ночью Салим долго думал, как отвечать на этот вопрос. Вчера он сказал, что из Турции. Если рассказать, откуда он на самом деле, его могут отправить назад. Салим понимал, что вряд ли выживет, если его вышлют в Афганистан одного.

– Из Турции, – набравшись храбрости, ответил он.

– Из Турции?

Салим кивнул.

– Так ты турок? Хм… И зачем ты сюда приехал?

– Я хочу учиться, – честно ответил Салим.

– Учиться? А что, в Турции ты не можешь учиться?

Г. достал из-под блокнота листочек и подтолкнул к Салиму.

– Читай.

Салим узнал турецкий шрифт – буквы такие же, как в английском, но с завитушками, напоминавшими дари.

Он выучил некоторые разговорные фразы, но знал, что если попытается читать, то будет страшно путаться. Его загнали в угол. Он облизал губы.

– Мистер, пожалуйста, можно воды?

Полицейский кивнул и поднялся.

– Воды? Конечно.

Он вышел и принес бумажный стаканчик, на дне которого плескалось совсем немного воды, только чтобы смочить губы. Приняв стаканчик, Салим почувствовал, что надежды на милосердие нет. Он посмотрел на листок и начал произносить слова уверенно, как только мог. Закончив, он поднял глаза на полицейского.

– Переведи, пожалуйста, – спокойно сказал Г., доставая пачку сигарет из кармана. Он постоянно прикуривал новую сигарету.

Салим оцепенел: он понял, что с ним играют. Горло его сжалось, он начал чаще дышать. Полицейский ждал ответа.

– Ты не из Турции, – спокойно сказал он наконец, глядя, как Салим ерзает на стуле. – Спрашиваю еще раз: откуда ты?

Он очень отчетливо произнес каждое слово, чтобы вопрос и его важность были понятны.

– Из Афганистана, – сдался Салим.

– А-а, из Афганистана. Как ты сюда добрался?

– Из Турции.

– На лодке?

– Нет, – помотал головой Салим, – на самолете.

– Без паспорта?

– У меня есть паспорт, но мой друг… Паспорт у него.

– Давно ты здесь?

– Неделю, – неуверенно сказал Салим.

Ему казалось, что чем больший срок он назовет, тем больше рассердится этот человек.

– Ты хочешь остаться в Греции?

Салим отрицательно покачал головой.

– А куда ты хочешь поехать?

– В Англию.

– В Англию… – Полицейский обдумал этот ответ, прежде чем спрашивать дальше. – Сколько тебе лет?

– Пятнадцать.

Если признаться, что ему семнадцать, он уже не будет считаться несовершеннолетним и его могут отправить в Афганистан.

– Пятнадцать? – Мужчина поверил этому так же мало, как и остальным ответам Салима.

– Да.

Вспоминая, какой мрак они оставили за спиной, уезжая из Кабула, Салим убеждал себя, что даже у самого жестокого полицейского смягчится сердце и его, одинокого подростка, пожалеют. Г. снова вышел и вернулся с банкой газировки – дети во многих странах любили этот апельсиновый вкус. Открыв банку, полицейский подтолкнул ее к Салиму, а сам подкурил новую сигарету.

– Плохи твои дела, – просто сказал он.

Салим смотрел на него. Спорить он не мог.

– Если ты не расскажешь правду, станет только хуже.

Здесь, вдали от семьи, Салиму нечего было терять. Измученному и отчаявшемуся, ему показалось, что тон у полицейского стал мягче, как если бы отец делал выговор сыну. Салим отхлебнул большой глоток из баночки. Тепловатая жидкость покалывала рот пузырьками и окутывала горло сладостью. Тихое шипение только что открытой газировки успокаивало.