Крик жерлянки - Гюнтер Грасс

Однако пикник не получился. В долгих промежутках между слишком краткими прояснениями моросил дождь, поэтому «второй завтрак» пришлось отменить, тем не менее они решились на вылазку из машины. При спуске от шоссе к лежащему ниже озеру выяснилось, что Александра опять выбрала совершенно неподходящую обувь. В прибрежных камышовых зарослях удалось найти прогалину, на которой кто-то уже устраивал стоянку, о чем свидетельствовало мокро поблескивавшее кострище; тут же полукругом лежали крупные камни, какие порою используются в качестве межевых. «Некоторые из них похожи на валуны, которые теперь со скромной надписью можно встретить на нашем кладбище, в том числе — на общих могилах».

Видимо, десяток бойскаутов прикатил эти камни сюда, на берег озера, к костру. Теперь тут сидели трое. Пентковская сразу же закурила, хотя комаров отгонять не требовалось. Корзинка с провизией осталась в машине. Все трое сидели на своих камнях молча. Издалека через озеро доносились голоса, грубые и бранчливые, потом вновь наступала тишина. Врубель принялся швырять камешки, пуская «блинчики» по воде, но эту забаву никто не поддержал, поэтому он вернулся на свое место. Вновь издалека долетели ссорящиеся голоса. Потом от шоссе, где осталась новая машина, донеслось придушенно хриплое, будто с бойни, мычание коров. И снова — тишина, тем более, что небо над озером было пустым, без жаворонков.

Решке описал мне этот пейзаж так, будто рисовал его акварельной кисточкой: слева реденький перелесок, поля, спускающиеся к озеру, на взгорке — деревянный хлев с плоской крышей, другой перелесок, опять поля, а среди полей группки деревьев. На озере — ни лодки, ни паруса; Решке упоминает только двух плывущих навстречу друг другу уток. «Ветерок лишь изредка рябит водную гладь».

И лишь выписав все это своей аккуратной кисточкой, даже побуревший хлев, Решке вдруг заглядывает в озеро, будто в зеркало, и видит там то, что мне хочется воспроизвести дословно. «Эта незастроенная земля — если не считать хлева — на холмах, где перелесок сменяется полем или наоборот, вдруг представилась мне как бы отраженной в глади озера, только отраженной странным образом: на берегу озера, повиснув вниз красночерепичными, а не серодраночными крышами, расположился поселок; он подымается по холмам террасами и поэтому мягко вписывается в ландшафт, но одновременно оккупирует его, так что перелески и отдельные группки деревьев исчезают, подчиняясь воле архитектора и строителей, чтобы не нарушить компактности поселка, чей зеркальный, отраженный в озере образ мне хорошо знаком. Проект задуман со вкусом, его можно считать удачным; поселок, который поднимается по склону (точнее, для меня он опускается под воду, вниз), увенчан зданием клуба, а между холмами и на самих холмах зеленеют просторные лужайки для гольфа; этот перевернутый вверх ногами архитектурный комплекс проникнут вниманием к окружающему ландшафту, однако чем дольше я смотрюсь в это зеркало, тем печальнее делается у меня на душе, даже сейчас, когда порывы ветра всколыхнули воду и картинка исчезла. Нам лучше отправиться домой, Александра».

* * *

Не знаю, поведал ли Решке о своем видении или, лучше сказать, предвидении, Пентковской и Врубелю; если поведал, то сомневаюсь, чтобы они до конца узрели в нарисованной им картине все последствия широкомасштабной деятельности строительной компании «Дачи-гольф». Провидческим даром обладал лишь Решке. И этот дар вновь подтвердился. Решке опять сумел заглянуть далеко вперед. Тем не менее Александр и Александра вместе сложили с себя почетное президентство в немецко-польском акционерном обществе.

Они составили письменное заявление наблюдательному совету. К заявлению Решке приложил магнитофонную кассету, на которой сам он объяснился довольно пространно, Пентковская — кратко. Все это было сделано буквально на следующий день, так спешили они осуществить свое решение об отставке.

К этому времени акционерное общество, наблюдательный совет которого заседал в ратуше Старого города, уже располагало собственным офисом в высотном здании, построенном при Гереке неподалеку от верфи. Этажом выше арендовала офисное помещение фирма «Четтерджи и К°». Проверка банковских счетов обнаружила, насколько прибыльным оказалось происходившее без ведома наблюдательного совета (только Марчак все знал, но предпочитал помалкивать) сотрудничество между партнерами; Решке вкладывал поделенные на множество счетов капиталы акционерного общества в каждый новый цех по производству велоколясок, тем самым интересы обоих партнеров переплелись довольно тесно, поэтому вполне понятно, что офис процветающего АО МК разместился этажом ниже, в том же самом здании, что и стремительно наращивающая экспорт фирма «Четтерджи и К°».

В этот офис Решке и передал магнитофонную кассету вместе с персональным компьютером Александры. В письменном заявлении и на кассете Решке указывает, что этот компьютер, связанный с его бохумским аналогом, верой и правдой послужил делу реализации миротворческой идеи; Решке даже рискнул пошутить: «Передаваемый нами информационный банк и программы от вируса чисты».

Магнитофонная запись была сделана ночью. Первая попытка, предпринятая еще на берегу озера, закончилась неудачей. «Погода была чересчур капризной. Даже маленького пикника не получилось. Этой весной все слишком запаздывает. Поэтому, наверное, не слыхать жерлянок…»

Вторая, ночная попытка увенчалась успехом, лишь благодаря некоторым манипуляциям. «Помогло унканье жерлянок, записанное в низине меж ив прошлой ранней весной. Тогда нам посчастливилось услышать продолжительные, весьма мелодичные, хотя и печальные, брачные призывы жерлянок. Это ункание послужило как бы фоном для нашего заявления, я бы сказал, для нашей прощальной песни; мы говорили в промежутках между отдельными криками, и получилось, будто сама природа зовет прислушаться к нашим предостережениям».

У меня есть копия письменного заявления, но поскольку сохранилась и прошлогодняя кассета с весенним унканием жерлянок, то я догадываюсь, как подействовала на собравшийся наблюдательный совет смикшированная магнитофонная запись. Молодежь позабавилась и покачала головами. Фильбранд, уверен, постучал себя пальцем по виску, а госпожа Деттлафф вполголоса проговорила, что в таких случаях следует приглашать психиатра. Марчаку же, с его пристрастием к некоторой театральности, запись, думаю, понравилась. Полагаю, Тиммштедт счел присланный «коллаж» весьма остроумным.

Письменное и устное заявление Пентковской, сделанное по-польски, весьма лаконично. Я попросил мне его перевести. Изложив решение о своей отставке, она сказала: «Почетное президентство должно являться честью для того, кто занимает этот пост, и честью для тех, кто его предлагает. Однако я не вижу для себя чести в погоне за наживой, что делает мое пребывание на данном месте бессмысленным».

Заявление Решке гораздо пространнее, тем более, что он вновь подробно останавливается на своей излюбленной теме «век изгнаний» и, начиная с армян, не забывает ни одного случая депортации, насильственного переселения, массового бегства вплоть до курдских беженцев. Из этого охватившего весь мир феномена утраченной родины и родилась, по его словам, их общая с Александрой Пентковской идея, желание дать возможность хотя бы покойникам вернуться на родину. Решке восклицает: «Два с половиной квадратных метра родимой земли были и остаются неотъемлемым правом человека!»; он указывает, что ограничением этого права может служить лишь размер отведенного под могилу участочка кладбищенской земли, и тут же начинает рассуждать об ухудшающемся качестве самой этой земли, постоянно отравляемой сточными водами, ядовитыми промышленными отходами и чрезмерным употреблением химических удобрений; наконец, возвращаясь к своему видению на берегу кашубского озера, Решке предупреждает о той угрозе, которой чревато для окружающей среды осуществление таких проектов, как «Дачи-гольф»; он не стесняется резких выражений вроде «разбой» и «дьявольская затея», рисует жуткую картину захвата земель, говорит: «Это конец, светопреставление», а потом внезапно, безо всякого перехода, следующим образом характеризует деятельность немецко-польского акционерного общества, как бы оглядываясь назад по прошествии десяти лет: «Узнавая, что территории, арендованные под миротворческие кладбища, теперь повсеместно передаются в акционерную собственность, что берега Мазурских озер, отражавших прежде лишь облака да небеса, ныне сплошь застроены и также стали жертвой неуемного стяжательства, я начинаю сомневаться в правильности и праведности нашей миротворческой идеи; пусть мы все хорошо задумали, однако результат ужасен. Сегодня я понимаю, что мы потерпели крах, но тем не менее вижу, что в конечном счете все оборачивается к лучшему. Отрицательные моменты дают положительный результат. Немецкую алчность уравновешивает азиатская неприхотливость. Чрезвычайно жизнеспособен оказался польско-бенгальский симбиоз. Он доказывает торгашам, что землевладение имеет все более относительную ценность. Европе предопределено азиатское будущее: свободная от узкого национализма, перешагнувшая через языковые барьеры Европа станет религиозно многоголосой, многобожной и обретет благотворно замедленный темп жизни под стать увлажнившемуся и потеплевшему климату…»