Леди не движется - Олег Дивов

Я закатила глаза. Он просто не слышал меня.

– Вы всегда такой упрямый?

– Всегда, – с достоинством согласился Август.

Я невольно рассмеялась.

– Делла, я уже говорил, что мне нужен ассистент. В вашем лице я вижу именно такого ассистента, в каком нуждаюсь. Да, вы сейчас не в лучшей рабочей форме, но мне проще помочь вам, чем приспособиться к человеку, который даже в задатках не отвечает всем моим требованиям. Я полагаю наш союз выгодной сделкой. Всего лишь за деньги я получаю удобнейший инструмент для решения буквально всех задач, какие могу вообразить – а воображение у меня богатое. Вы получаете стабильную работу, соответствующую вашей квалификации, достойную оплату и возможность для профессионального роста – то есть это полноценная карьера. Слава? Я ненавижу общение с прессой. Этим будете заниматься вы. Я бы хотел, чтобы вы сияли красотой перед камерами. Чисто эстетически это чудесное решение. Ваша красота подчеркнет справедливость закона и омерзительность преступления. Кроме того, представляя ваш характер, думаю, вам должна нравиться мысль, что вы служите человечеству. Это высокая миссия. Вы боец невидимого фронта, и любой может рассчитывать на вашу защиту.

– Пафос вы тоже уважаете?

– Не очень. Но и не отрицаю его. Я понимаю, в чем смысл моей профессии. Глубинный смысл. Я защищаю справедливость. Я вне коррупции, кумовства, социальных требований, которые подтачивают само понятие справедливости, которой достоин каждый, кем бы он ни был.

Н-да. Для начала, он лихо подточил мое здание уверенности – или неуверенности – в себе. Ни дать ни взять, бобер, который валит даже самые толстые деревья.

– Я опасаюсь, что отреагирую неадекватно, если кто-то из репортеров докопается до моего прошлого. Оно отнюдь не так славно засекречено, как мне бы хотелось.

– Могу подсказать прекрасный ответ на такого рода вопросы. Посоветуйте репортеру спросить у Энстона, какой именно орган он потерял в борьбе с вами. Вас ведь обвинили, что вы сломали ему челюсть и нанесли удар, повлекший за собой разрыв селезенки и ее удаление? Так вот, селезенка у него на месте. Он не ограничивает себя в алкоголе и не принимает лекарства, компенсирующие недостаток этого пищеварительного органа. Полагаю, что пресса не сунется к Энстону, но он будет весьма недоволен, если такое ваше замечание окажется в Сети, да еще на общих каналах. Пусть. Пусть он увидит, что его замысел в корне провалился. Пусть увидит, что вы живете припеваючи, занимаетесь любимой работой – надеюсь, вы полюбите ее, – очаровательно улыбаетесь, пользуетесь уважением в обществе и увлеченно строите планы на будущее. И даже не вспоминаете о нем. Он был всего лишь незначительным эпизодом в вашей жизни, ни на что не повлиявшим.

– Думаю, что это я была незначительным эпизодом в его жизни. Тем более если селезенка у него на месте, то есть и увечий не осталось.

– Есть такая наука, если вы помните – криминальная психология. Преступник и жертва всегда связаны. Преступник не забывает своих жертв. А если жертва наберется сил, то может произойти смена ролей – жертва превращается в гонителя, а преступник в жертву. Жертва, перестав чувствовать себя жертвой, выходит из этой патологической игры, а для второго участника автоматически превращается в загонщика. Уверяю вас, Энстон очень внимательно следит за вашей жизнью. И любой ваш успех уничтожает его уверенность в своей силе. Ваши достижения – это его унижения. Он начинает думать, что вы предпримете, чтобы сквитаться с ним. Готовится отражать удары – атаковать первым он не посмеет уже в силу того, что он-то – раб этой игры. Главный парадокс этой схемы в том, что центральная фигура в ней не преступник, а жертва. Жертва есть всегда, а вот преступник может быть и не персонифицирован – рок, судьба, дьявол. Если штатная жертва выходит из игры, ее место занимает второй игрок, получая «повышение». Вам не нужно прилагать никаких усилий – Энстон сам замечательно выдумает угрозы, исходящие от вас. Он разглядит далеко идущие планы в чем угодно, даже в том, что вы купите себе новое платье. Он попросту не может освободиться от игрового восприятия мира. А оно таково, что в мире существуют только две фигуры – и все происходящее непременно связано с вашим конфликтом. Вот и пусть он тратит ресурсы на поиски этих связей и тайных знаков.

Я хмыкнула.

– Это не значит, что он останется безнаказанным в том смысле, что вы подразумеваете, – уточнил Август. – Подвернется случай утопить его – я первый скажу вам об этом. Но поймите: такой замысел удастся лишь в том случае, если вы действительно сможете переломить себя. Прекратить борьбу с фантомом страха, сказать себе – это было и прошло, живем дальше. Я не говорю вам, что надо отказаться от возмездия. Отказаться надо лишь от восприятия себя как жертвы. Сможете?

Я смотрела на этого молодого – всего на полтора года меня старше – крупного парня и ловила себя на мысли, что забыла уже это ощущение – абсолютной, тотальной защищенности. Не безопасности, а именно защищенности. Передо мной был очень умный, очень сдержанный, очень погруженный в профессию человек, который нуждался во всех моих талантах и навыках. И я думала, что другого шанса реализовать себя попросту не получу.

– Вы уверены, что Энстон не испортит вам жизнь из-за меня?

– Бросьте. Я устойчив к манипуляциям. Он был здесь. В этом самом кабинете. Стоял примерно в полуметре от левого подлокотника вашего кресла. Он явился, узнав, что я работал по вашему делу. Я не предложил ему сесть и сказал только, что у него есть десять секунд покинуть мой дом, иначе я вышвырну его в окно. В случае, если он рискнет еще раз пересечь границы моих частных владений, я застрелю его.

– И что?

– Он говорил больше десяти секунд. Окно видите? Садовник очень огорчился, потому что Энстон при падении поломал кустарник.

Я расхохоталась. Несколько нервно, но искренне.

– Энстон ничего не может со мной сделать. Ему недоступны все методы влияния на меня, недоступны в силу его собственного менталитета. Как подавить человека, если он не боится тебя и не дорожит твоим вниманием? – Август вывел на ладонь терминал и уточнил: – Ну что, без глупых страхов, контракт сразу на год?

– На год, – согласилась я.

Мы подписались.

На следующий день я уволилась из полиции, вогнав комиссара в ступор.

Через неделю обращение «мистер Маккинби» ушло в прошлое, когда Август случайно обнаружил, что я умею готовить. Повар уволился незадолго до моего появления – не смог работать в атмосфере мизантропии и социопатии. Ресторанная еда на Большом Йорке боссу не нравилась, а то, что делал наш кухонный автомат, он называл пищей для роботов, и тут я была с ним согласна. Август искал нового повара, ходил голодный и несчастный – зрелище скорее пугающее, чем жалостное. Однажды утром я готовила себе омлет, босс заглянул на кухню, принюхался и сказал: «А мне?..» Понятно, что моя стряпня состояла из простых блюд, но Август уверял, что его нянька в детстве готовила похоже. С этого момента я обращалась к нему на «вы», но по имени.