Жажда. Тёмная вода - Ник Никсон

Грудинин закипал от злости.

— Это втрое меньше обычного! Да я… Да я знаешь сколько в Гуме зарабатываю за вечер!?

— Последнее предложение. Откажешься выступать, прямо сейчас попрошу гвардейцев выкинуть тебя за стену к чертовой матери вместе с твоим жонглером бутылками.

— Да пошел ты, Арсений Саныч! — Грудинин развернулся и обратился к Морошке. — Уходим. Что бы я еще раз сюда пришёл…

Расталкивая зевак, он направился к Спасской башне. Кобальт нагнал его и встал на пути.

— Стой. Пока нельзя уходить.

— Тебе надо, ты и оставайся, — рыкнул Грудинин, обойдя его и продолжив путь. — Морошка, шевелись!

Ассистент разогнался, телега гудела и подпрыгивала на неровностях.

Кобальт схватил Грудинина за запястье, потянул на себя.

— Да, послушай ты.

Грудинин дернулся, что было сил. Фокусника занесло, он не удержался, запнулся и завалился на проходившего мимо человека с ведром какой — то желтой жижи. Ведро перевернулось прямо на Грудинина, окатив его содержимым с головой. Судя по резкому запаху, прокисший суп из рыбных консервов.

Люди пялились и тыкали пальцем. Кто — то смеялся и аплодировал, решив, что это часть театрального представления. И даже когда Грудинин заплакал горькими слезами, зеваки продолжали над ним подшучивать и просить продолжения.

Кобальт и Морошка помогли фокуснику встать и отвели к Соборной площади, где было потише. Морошка достал из телеги чистую одежду и тряпки, вытер Грудинину лицо и волосы.

— Нет сил все это терпеть. Мне уже шестьдесят два, столько вообще уже не живут. А что у меня есть? Нихрена.

— Все образуется, — сказал Морошка, стягивая с начальника выпачканный сюртук. — Будут у нас еще грандиозные выступления. Только подкопим денег, наймем еще ассистентов.

— Что ты понимаешь?! — рявкнул Грудинин. — Какое у меня может быть будущее с этим барахлом? — он пнул ногой телегу. — Мне нужен новый впечатляющий трюк! Чтобы зрители моргать перестали, чтобы сердца у них колотились — дык — дык — дык! Чтобы было как раньше: овации, цветы, восхищение на лицах. Такое не купить ни за какие деньги.

Под одеждой у Грудинина виднелись плотно прилегающие к телу тонкие пластиковые накладки с водой. Все они соединялись системой трубочек, основная из которых выводилась в рукав.

«Все свое ношу с собой».

— Дай мне полчаса, — попросил Кобальт. — И мы вместе уйдем.

Грудинин окатил его отрешенным взглядом и сказал:

— Мы уходим сейчас. Идешь с нами, или без нас.

Фокусник встал и поплелся походкой уставшего старика. Морошка посмотрел на Кобальта, пожал плечами и пошел следом за начальником.

— Постой. Ты мне должен!

Грудинин остановился и обернулся. С него окончательно спала театральная маска, оголилось бледное, морщинистое лицо человека, чей жизненный путь оказался совсем не таким, каким он его себе представлял в мечтах.

— Обещал…, — повторил тот насмешливо. — А где ты был все эти годы, «дружище»? Когда меня урки обобрали, ты помог хоть каплей воды? А помнишь, я просил тебя замолвить обо мне словечко с Ленни, когда он мне месяц не платил? — он развел руки в стороны. — Ты приходишь, только когда тебе что — то нужно. Ты ничем не лучше остальных.

— Меня завтра казнят, — сказал Кобальт. — Трибунал отдал Гортрансу мою голову.

Грудинин сочувственно поджал губы.

— Тогда вообще не понимаю, чего ты здесь забыл.

— Полторы тысячи фляг.

Глаза Грудинина спешно округлились. Он указал Морошке взглядом, мол жди, пока взрослые дяди договорятся.

— У тебя столько нет.

— Есть в казне Мида, — ответил Кобальт.

— Батя их не отдаст.

— Отдаст, если я попрошу. Получишь завтра утром. Все до монеты.

Грудинин глубоко вздохнул и посмотрел в сторону сцены, на которой, под улюлюканье толпы выплясывали два разодетых в дешевое тряпье клоуна.

— Полчаса?

Кобальт кивнул.

— Ладно. Морошка, двинули, покажем этим деревенщинам представление мирового уровня.

Распределителя Кобальт нашел за сценой в компании Чусика по прозвищу длинный язык, — известного в Садовом комедианта.

— Выходишь сразу после Губернатора, ага, — разъяснял ему распределитель. — Позитива больше, без политики, чего — нибудь легкого. Про семейные отношения, например. Муж завел интрижку на стороне, и попался. Народ такое любит.

Чусик кивнул и удалился репетировать текст. Распределитель сверился с планшетом, потом встал на цыпочки, высматривая кого — то в толпе артистов.

— Арсений Саныч, — обратился Кобальт, появившись у него из — за спины.

— Ты Долотов, факир, ага?

— Аркадий, ассистент великого Грудини.

— А — аа, жонглер бутылками, — разочарованно протянул распределитель. — Работы для тебя сегодня нет, ага. Дуй давай, я факира ищу. Долотов! Долотов, отзовись!

— Я хотел с вами поговорить о Грудини.

— Да, чхать мне на этого старого хлюста. Все, не приставай ко мне, ага, а то гвардейцев позову.

— А Грудини не плевать на вас. Он собирается пойти к Губернатору — рассказать, что вы берете взятки за выступления.

— Что? — у распределителя поднялись на затылке редкие волоски. — Вранье!

— Грудини очень на вас разозлился, вот и решил отомстить. А он губернатора знает лично, представляете сколько он ему наплетет.

Глаза распределителя в панике забегали по сторонам.

— Что же делать, а? Как же так?

— Вы еще можете его разубедить. Пойдемте со мной.

Кобальт повел его в сторону грузовиков и тарахтящих в ряд генераторов, питающих все светозвуковое оборудование. Кто — то из артистов догнал распределителя с просьбой срочно разобраться в какой — то проблеме на сцене, но тот отмахнулся от назойливого просителя, даже не взглянув на него.

— Грудини здесь, недалеко, — Кобальт завел его в закоулок между контейнерами.

Распределитель не успел ничего сообразить, как оказался внутри щитовой, среди гудящих шкафов, на полу, уткнувшись лицом в грязный линолеум. Пытался кричать, но даже его звонкий голос тонул в шуме генераторов снаружи.

— Ты сегодня приезжал в Мид за мальчиком. Куда ты его отвез?

— Ты кто?

Кобальт врезал ему по почкам. Распределитель взвыл, словно его кромсали на куски.

— А — аа! Не надо!

— Где мальчик?

— Я… не знаю о ком ты.

Внутренним чутьем распределитель сообразил, что сейчас последует удар, и завыл на опережение.