Дожди над Россией - Анатолий Никифорович Санжаровский

— Море? — спросил я Юрчика.

— Ну! Аря-ря-ря-а! Покажем товарец лицом!

Он широко раскинул руки, будто для объятий, готовый принять всё море.

Я ловлю себя на том, что с завистью гляжу, как Юрка отпетым варягом садит без рук.

— Ты так сможешь? — наводит ехида справку.

— Так и любой дундук сможет.

— А ты?

— А мне неохота.

У него велик новый. А моё переднее колесо перевязано проволокой, точно человек с флюсом платком. Колесо и охает, и хромает. Отпусти руль — тут же кувырок дашь!

Я отвернулся от насмешника.

По старой привычке пялюсь на свои следы. На пыльную обочину низались лысые узкие отпечаточки колёс. Мне нравились мои чёткие, добрые следы.

Мой стальной ослик остался без глаз и подрал как и куда ему хотелось. Подрал по канаве — заросла всякой колючей нечистью.

Поскольку я крепко держал свою собственность в руках, а скоростёнка была курьерская, мы с худым драндулетом сделали в воздухе колечко. И раскатились в разные стороны.

Юрка ехал рядом, остановился ниже по дороге.

— Живой? — кричит. — Ничего от тебя не отвалилось?

Я вскочил.

Вроде всё моё всё при мне. Только шею, ноги (штанины были закатаны) порвал колючками в кровь, сбил колено, лоб, плечо.

— Мировой пилотаж! — выставил Юрка большой палец. — Ни в каком цирке таких номерочков не увидишь. Жаль, что зрителёк всего-то был один.

— Да заглохни ты!.. — Боль сердито просыпалась во мне.

— Намёк понял. Для упавшего главное не забыть подняться. Ты не забыл. Вперёд!

Скоро в расщелине, как в окне, блеснуло, будто кто махнул голубым платком.

Ущелье как-то разом кончилось, словно его обрезало, и мы вывалилась на берег.

Море!

Сытое, толстое, горбатое. Разлеглось во всю землю. Лениво хлюп, хлюп по песочку. Знай наглаживает себе кроткий, послушный ровный бережок и никаких забот.

Юрка с разбойничьим свистом на полном скаку врезался в воду. Картинно размахнул руки, бухнулся набок. Подгрёб колесо под голову. Ногу на ногу. Вальяжно поднёс ко рту воображаемую гаванскую сигару, затянулся, пожевал, блаженно выпустил дымок. За-го-раю… Буржуйкин на отдыхе…

А разве я не заработал себе отдыха?

Глубина здесь детская. По коленочки. Резану-ка подальше.

С ходу пролетел я мимо Юрки.

Уже в прыжке вдогон он схватил мой велик за багажник.

— Туда, сударио, — тычет в туманистый сутулый окоём, — на собственной тачке низзя. За-гра-ни-ца!

Я послушал и сражённо упал.

Услужливая соль обожгла мои царапины.

Волна ласково сняла с меня кепку. Как бы в раздумье подержала немного на месте, тихонько поволокла по песку. Стирает. Наверно, на свой баланс море принимало все дары только чистенькими.

Похоже, у берега не стиралось; кепку то ли понесло, то ли она сама азартно отбывала в чернеющую шаткую пропасть. Ну и катись колбаской! Не возрыдаю!

Я весело смотрел за её погибелью, в прощанье пусто поматывал пальчиками. Любовь была без радости, к чему печаль в разлуке?

Но вот опрокинутая кепка вскинула коричневую подкладку парашютным куполком, в панике дёрнулась к берегу. Тут её столкнуло назад, в темноту. Она одумалась, хотела вернуться? И не смогла?

Я бросился следом, долго в лихорадке охлопывал прохладный простор вокруг, пока обмяклая кепка не набежала под руку.

Мне казалось, она совсем-совсем закоченела.

Я торопливо нахлобучил её на голову. Так ей будет лучше, теплей.

Невесть отчего защипало в глазах.

Сколько лет мы купались под одними дождями, сколько мёрзли одними холодами, сколько прели под одним солнцем, сколько умывались одним по́том и на… Брось! Как бросишь? Это — самого себя бросить? В стужу грела… Случалось, за обедом где в столовке не всякий раз разлучался с нею, жалел снять с головы… А тут покинь навсегда?

Я накрыл кепку ладонями.

Вода весело полилась с неё по лицу.

23

Сорвали маску!

Позже выяснилось — то было лицо.

Б. Лесняк

Юрка вяло обмахивается мокрым башмаком.

— Ну и парник… Давай путём скупнёмся. А то в Батум грязнёхами не пустят.

Мы раскинули свою амуницию на камнях. Сушись!

И дёрнули к воде.

Бежать мне не с руки (а может, не с ноги?). Братнины трусы избыточно просторны, до колен. Путаюсь я в этих бермудах, как стреноженный телок. Единый разок шагни — тут же сползают.

— Смотри! Морцо разденет и вытолкнет в одной мамкиной одёжке!

Я на палочку намотал резинку, подоткнул комок под неё. Вроде всё туго. А вода волнуется вокруг, будто током кто её подначивает. От этого ноги мои кажутся широкими, куцыми. И колышутся, подсвеченные голубизной.

Я слил ладошки в клин над головой, согнулся в дугу и нырнул.

На всех парах гребёшь под себя по-собачьи, отбрыкиваешься, словно кто гонится за тобой, хватает; ты бешено отталкиваешься ногами от воды и мало не на месте всё. Мне же кажется, с версту пропёр. До последней воздушинки сжёг, уработался. Вылетел палкой.

Юрка кулаком мне помахивает.

— Чего? — спрашиваю.

— Я-то ничего. А вот ты чего меня сфотографировал?

Я лап, лап себя по бокам. След родных трусиков прохладный. Умотали гады!

Как же я не слышал? Да хоть до армии их мне купят?

А они, собачки, совсемушки где-то рядом гуляют, поди, в обнимку с медузами, смеются. Ну да ладно. Вы у меня ещё обхохочетесь!

Поищемся…

Юрка излетал, исшарил всё дно вкруг меня. Одни пузырьки, весёлые позывные, лопались над водой, выдавали его путь. И с пустом вымахнул на берег погреться.

Куда ж они так скоро успели умчаться?

Тут всего-то по грудки.

Я нырнул, открыл глаза. Нырнул — слишком громко сказано. Я просто воткнул голову в море. Ха! У самых ног шевелятся как порядочные сизым облачком. Хотел спасательным кругом насадить себе на шею, но раздумал, шваркнул Юрке:

— Лови, ёкэлэмэнейка, наше достояние!

— Они, негодники, мокрые!

— А тебе из воды подай сухие? Подержи… Немного поплаваю вразмашечку. А то снова убегут.

Мы накупались до звона в башке и пеше пошлёпали по мелкой воде у берега к Батуму.

Велосипеды под нашими руками чинно шествовали с нами рядышком.

Мы сраженно остановились, заметив на отвесной скале двух козочек.

— Ка-ак они туда забрались?

— Ну и шокнутые скалолазки! Привет, доблестные альпинисточки! — широко помахал я кепкой милым козочкам. — Что вы, горемычные, торчите там голенькие? Где ваше дорогое скальное снаряжение? Скалорубы те же? Карабины? Обвязки? Скальные крючья-молоточки? Скальные туфельки?

Ме-е-е-е!!! — пропели они в ответ печальным дуэтом.

— Не понял. Дома забыли?

— Ме-е-е-е…

— А как вас туда занесло? Ветром?

— Ме-е-е-е…

В их голосах я услышал мольбу снять со скалы. Они вроде жаловались на