Карельский блицкриг - Владимир Панин

Рапорты и донесения простых командиров идут гораздо медленнее, чем письма комиссаров в особый отдел, но рано или поздно и они достигают своих адресатов. Полковой дознаватель уже готовился к новому допросу Любавина, когда ему позвонили от самого старшего майора государственной безопасности товарища Кумпорадзе.

Узнав, что кроме сигнала Шепеленко никаких других материалов на Любавина нет, высокое командование посоветовало особисту не биться своей задней частью тела об асфальт и временно оставить комбата в покое.

– Пусть пока работает. Пусть наступление готовит, а там видно будет… – многозначительно проквакала трубка, и, утерев обильный липкий пот с покатого лба, особист принял сказанные старшим майором слова к исполнению.

Весь январь на Карельском перешейке было относительное затишье, чего нельзя было сказать о Западной Карелии. Там особая бригада полковника Талвела, пользуясь кризисом части соединений 8-й армии, пыталась если не разгромить полк Попцова, то хотя бы раздробить его на несколько частей.

Батальон майора Луники, а точнее сказать капитана Кривцова, заменившего выбывшего по ранению комбата, находился на самом острие обороны полка. В сложившейся обстановке самым простым и действенным решением был бы отвод батальона с западного берега озера. После разгрома полка полковника Туровцева захваченный майором Луникой плацдарм уже не имел никакой ценности, превратившись в чемодан без ручки, который невозможно нести. Однако репрессии, проводимые в тылу комкором Штерном, полностью парализовали у верховного командования армии способности к здравому мышлению. На все просьбы комполка о необходимости принятия решения высокое командование отвечало только одно: «Ждите и держитесь!»

Ожидание решения затянулось до полутора недель, чем не преминул воспользоваться полковник Талвела. Сначала он по максиму использовал свой численный перевес в разгроме соседа, а затем обрушился и на полк Попцова.

Произошло это в первых числах января, когда после новогоднего снегопада ударили сильные морозы. Сама природа выступала на стороне финнов, чьи лыжные соединения без особого труда просочились сквозь лесные чащобы и попытались отрезать полк от остальных подразделений дивизии.

Постоянные наскоки финских лыжников, а также трудные природные условия, создавали серьезные трудности для того, чтобы быстро вернуть контроль над единственной дорогой и разорвать вражеское кольцо вокруг полка. Многие, как по ту сторону кольца, так и по другую, искренне считали его прорыв делом скорого времени. Однако дни проходили один за другим, а ничего не происходило. С каждым днем финны все крепче сжимали тиски блокады вокруг позиций полка, силы которого неудержимо таяли.

Причин, приведших к подобному положению, было несколько. Во-первых, у дивизии элементарно не было сил для прорыва вражеской блокады. Растратив все свои резервы во время наступления, она еще могла сдерживать удары наседающего противника, но вот организовать, пусть даже локальное контрнаступление, ей было не по силам.

Естественно, можно было попытаться прорвать окружение врага совместно, встречным ударом полка Попцова и полка подполковника Неваляшкина. Штабисты дивизии давали высокие шансы такому прорыву, но этот вариант подразумевал оставление прежних позиций, что совершенно не устраивало комкора Штерна.

Отсылая в Москву рапорты об успешном восстановлении дисциплины в 8-й армии, Григорий Михайлович не допускал и мысли об отводе, пусть даже ради спасения окруженных войск.

– Как расценит товарищ Сталин и нарком Ворошилов подобное известие? Однозначно отрицательно, и будут абсолютно правы. Нельзя писать о стабилизации положения на фронте и одновременно отводить войска из-за угрозы окружения. Настоящие советские красноармейцы и командиры, в отличие от трусов и паникеров, смогут с честью преодолеть оказавшиеся на их пути трудности. Передайте им приказ держаться и ждать помощи, – приказал Штерн комдиву Беляеву. Напуганный судьбой полковника Туровцева, тот боялся спорить с посланцем Москвы, смиренно выполняя его волю.

Подобная пассивность обернулась большим горем. Пользуясь отсутствием активности со стороны противника, финны приступили к дроблению попавшего в окружение полка и вскоре добились серьезных успехов, отрезав батальоны Зорькина и Кривцова от остальных сил полка.

Эта новая блокада сразу сказалась на моральном состоянии солдат окруженных противником батальонов.

– Наверно, где-то в русском штабе сидит наш шпион, который тайно помогает нам, удерживая противника от активных действий, – шутил полковник Талвела, обращаясь к майору Аскелилле. – Будьте внимательны. Ваша главная задача не дать русским прорвать кольцо окружения, и тогда голод и холод сделают за нас всю работу. Нам не придется тратить на них пули и снаряды и подвергать риску смерти жизни наших солдат.

Расчет финского полковника был абсолютно верным. Когда по прошествию времени финны атаковали с двух сторон позиции батальона капитана Зорькина, они смогли легко сломить сопротивление третий день ничего не евших солдат.

Всего в этом бою финны захватили в плен чуть больше ста человек. По приказу майора Аскелиллы, их построили в колонну и погнали в многокилометровый переход, ставший для многих из них последним. Всего к конечному пункту прибыло сорок восемь человек, остальные пленные остались лежать на обочинах дороги.

Ничуть не лучше оказалась судьба раненых и больных, находившихся на батальонном медицинском пункте капитана Зорькина. Все они были убиты финнами, не желавшими обременять себя заботами о раненых солдатах противника. В целях экономии патронов защитники Суоми расправлялись с беззащитными людьми штыками, прикладами своих винтовок и ножами.

Медсестер, пытавшихся защищать своих раненых и больных, финны подвергли изощренным надругательствам. Сорвав с них одежду, они сначала изнасиловали их, а затем избили, отрезали им груди и, исколов штыками, бросили умирать на морозе.

Лишь малая часть батальона капитана Зорькина сумела по льду пробиться на позиции батальона капитана Кривцова. В этот день он также подвергся атаке неприятеля, но сумел выстоять благодаря своему бывшему комбату Лунике. Будучи рачительным командиром, он создал дополнительный запас продовольствия и провианта. Этот прощальный подарок комбата помог его солдатам преподнести неприятный сюрприз полковнику Талвеле, посчитавшему, что дело уже в шляпе.

Как бы яростно ни атаковали финские солдаты позиции батальона, везде они натыкались на яростное сопротивление красноармейцев и были вынуждены отступить. За свои неудачные действия майор Аскелилла был подвергнут унизительной критике со стороны командования, но не было радости и в стане победителя. После того как враг был отбит и наступила пора подводить итоги, между Ильей Роговым и капитаном Кривцовым состоялся разговор относительно дальнейших действий.

Рогов был единственным командиром рот и взводов, кто смог прийти в блиндаж комбата. Остальные командиры были либо ранены, либо убиты.

Отношения Рогова с новым комбатом не сложились с первого дня, как тот принял батальон. В отличие от вдумчивого и рассудительного Луники, Кривцов считал, что командир должен проявлять к своим подчиненным принципиальность и требовательность. Только боевые действия сглаживали острые углы между комбатом и его подчиненными, теперь наступило время поговорить по душам.