Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

Потом Тояма и пароход, шедший во Владивосток. На нем тоже полным-полно солдат. Отдельный батальон КИМ. Разузнав о цели моего пути, они взяли надо мной шефство, кормили из солдатского пайка и даже выделили место для сна, специально завесив его шинелями. И ещё мне удалось помыться. Это было чудесно: горячая вода, которая льётся из трубы сверху. Ну а то, что рядом целая куча парней – так что ж. Не лезут, не пристают, не лапают – чего же ещё? Мне даже дали вкусно пахнущее мыло и совсем новенькую мочалку.

Во Владивостоке опять поезд. И снова мне все помогали. А один попутчик, солдат Кадо Хонда, оказался знаком и с братом, и с Всевородо. Он возвращался из госпиталя и всю дорогу рассказывал мне, какой у меня хороший брат и какой замечательный Ворокофу-доно. Какие они герои, как преданно служат делу Товарища Его Божественного Величества Императора.

Исиро и Всевородо слушали внимательно, только мне показалось, что Всевородо всё время старается не засмеяться. Разве я рассказывала что-то смешное?

Мы ещё выпили, и мне стало совсем хорошо и легко. А Всевородо-сан не такой уж и длинноносый. И даже симпатичный. Не красавец, конечно, но ведь и я вовсе не Нанивая Окита[169]…

Брату захотелось музыки. Он дал пятьдесят сен музыкантам, и они начали играть что-то весёлое. А брат и Всевородо ещё выпили. И ещё. А потом Всевородо вдруг встал, подозвал музыканта и дал ему десять рублей. Те заиграли, а они с братом запели:

Это была грустная песня. Но Исиро и Всевородо пели её так, что даже мне вдруг захотелось пойти в бой. А другие солдаты подхватили и принялись стучать в такт по столам.

Я чуть не заревела. В это время Всевородо обнял Исиро за плечи, а брат вытащил длинный кинжал и вскинул его вверх. И все солдаты заорали «Банзай!» и «Ура!» А когда песню допели, и музыка кончилась, Всевородо вдруг как рявкнет что-то на северном языке. И все вокруг снова: «Ура! Банзай!»

Исиро довёл моего жениха к столу. Гляжу, а ноги-то его совсем не держат. Тут брат меня за плечо схватил и шепчет:

– Не будь дурой, Хана! Тащи его к себе в комнату! Всевородо честный, если вы проведёте ночь вместе, то он обязательно на тебе женится! Поняла?!

Шепчет-то он шепчет, только я вижу: глаза у Исиро кровью налились. С ним сейчас спорить нельзя.

Постоялый двор, где я сняла комнату, был совсем недалеко. Брат довёл Всевородо туда, а потом помог затащить его ко мне. Я футон расстелила, Всевородо раздела и уложила. А самой куда деваться? Легла рядом с ним. Хотя уже и весна наступила, а в Маньчжурии холодно. Прижалась к нему, чтобы согреться, а самой так страшно: что-то сейчас будет? Подружки, что замуж вышли, говорили: будет больно и кровь. А Всевородо только зарычал как медведь, сграбастал меня, прижал к себе, но так и не проснулся. Я ждала-ждала и тоже задремала…

* * *

– Твою же мать!..

Всеволод тяжело приподнялся и помотал головой. В ней, то есть в голове, буксовал КамАЗ. Парень откинулся назад. Стало ещё хуже: теперь КамАЗ буксовал на подъёме. И, кажется, в мороз. Окружающее пространство огласил риторический вопрос:

– Ну вот почему, если вчера было очень хорошо, то с утра обязательно будет очень плохо? И даже ещё хуже!

Сразу же сквозь рёв КамАЗа пробилось: «Кажется, однажды я уже это говорил…»

– Господи! Ну зачем же я столько пил?!

Он попытался найти какое-нибудь положение, при котором будет не так отвратительно, но, разумеется, не нашёл. «А с чего это я так нажрался? – подумалось вдруг. – Вроде ж была какая-то причина?..»

– Ё…ь! Вчера ж к Исиро сеструха приехала!

Не обращая внимания на всё так же буксующий КамАЗ, в голове вспугнутыми курицами заметались мысли: «Вот, б…ь! Вот же ж я опозорился!.. Чёрт, теперь эта Хана на меня и не взглянет!.. Б…ь! Такая красивая девчонка – мечта просто, а я… Осел я лопоухий: такую девку прозевать!.. Папаня узнает – год подкалывать будет! И за дело!.. Вот же я кретин!..»

В отчаянии Всеволод стиснул кулаки и вдруг услышал, как слева кто-то пискнул. Еле слышно, точно мышонок. Парень повернул гудящую голову, с трудом разлепил глаза и… не поверил тому, что увидел. Рядом с ним на его руке лежала Хана Танака. И, судя по всему, никакой одежды на ней не имелось.

«Вот же я сволочь! – затосковал Волков. – Пи-дор, б…ь! Сука! Нашёл кого! И у кого! Мне ж Исиро такого пьяного выверта с сестрой в век не простит!.. – Но неожиданно явилось спасительное: – Женюсь! Исиро ж хотел, чтобы мы поженились – вот и женюсь!»

Мысли помчались галопом: «Прямо сейчас… ну вернее, как только в относительный порядок себя приведу, – веду девку в штаб дивизии, пока она не опомнилась. Там пишу заявление на брак – авось она и очухаться не успеет!»

Поблагодарив про себя отца, который ещё в прошлом году выслал ему аккредитив аж на тысячу рублей – типа «на всякий непредвиденный», похмельный Всеволод принялся соображать: что потребуется для свадьбы? «Бате телеграмму отобью, – рассудил он на удивление для своего состояния здраво. – Приехать бы он все равно не смог, но в известность поставить-то надо!» Затем он уткнулся в размышления о белом платье и фате для невесты и тут же впал в ступор: он не имел ни малейшего понятия о принятых у японцев свадебных обрядах. А может, там платье нужно красное? Или вообще кимоно какое-нибудь? И где, интересно знать, в Харбине, который едва-едва не на военном положении, ему кимоно отыскивать?

Девушка, лежавшая рядом, снова пискнула, затем как-то тоскливо застонала и наконец открыла глаза. Удивительно красивые глаза. Которые почти сразу же начали наполняться слезами.

– Ну-ну, – пробормотал Всеволод смущённо и осторожно погладил Хана по обнажённому плечу. – Ну чего плакать-то? Всё будет по-честному: будешь женой командира Красной Армии. А потом домой ко мне поедем… Знаешь, какой у меня батя классный! И жить будем вместе, честно. Ну вот гадом последним буду, если вру…