Единородная дочь - Джеймс Морроу

«Довольна? — думала Джули. — Да нет, не то слово…» В действительности, стоя в белом вечернем платье, здесь, в салоне шхуны, направлявшейся в ад, и беседуя с самим Сатаной, она чувствовала отстраненность, отдаленность, отринутость от всего, что осталось позади. Самой не верилось, что когда-то она была герлскаутом, защитником в команде «Тигриц Бригантин» или любовницей главного редактора «Полночной Луны».

— Жаль, что давно не уплыла с тобой, — сказала она Дьяволу.

Неспешной чередой тянулись дни, сливались в недели, месяцы, годы. Как-то постепенно небо стало покрываться угольными обломками. Их становилось все больше и больше, и вскоре вместо неба над ними навис блестящий угольный свод. Но почему-то в этом подземном царстве было достаточно светло. «Боль» проплывала мимо великого множества горящих островов, освещавших подземный мир закатным заревом.

Как выяснилось позже, благие намерения были лишь одним из строительных материалов, которыми вымощена дорога в ад. Навигационная карта вела их по узким, затхлым проливам, забитым дохлой рыбой, а острова напоминали спины горбатых китов, сшитых вместе Виктором Франкенштейном. Предсказуемость профессиональных обязанностей Вайверна удручала Джули. С раннего детства все знают, что грешники в аду подвергаются жестоким наказаниям. И каждый остров был оборудован для определенной пытки. Направив бинокль на горное плато близлежащего острова, Джули увидела с десяток обнаженных мужчин, прикованных, как Прометей, к скалам. Свирепые пантеры рвали их внутренности, разматывая скользкие кишки, как котенок клубок шерсти. Остров по другому борту был усеян головами грешников, зарытых по шею в песок. Хищные крабы выползали из воды, раскалывали мощными клешнями черепа и пировали, пожирая грешные мозги. На других островах проклятых колесовали и четвертовали, заживо сдирали кожу, растягивали на дыбе, сажали на кол, напускали на них несметные полчища ос. И страданиям кругом не было конца, жертвы умирали и исцелялись, а пытки начинались снова. В отличие от подсказанной вдохновением Данте Алигьери надписи над адскими вратами «Оставь надежду, всяк сюда входящий», в действительности девизом преисподней были слова «А на что ты, собственно, рассчитывал?».

Вмешаться? Спасти их? Как только эта идея приходила Джули в голову, ей не оставалось ничего другого, как вспомнить о гидроподобной природе вечного проклятия: мучительная агония не заканчивалась смертельным покоем, нет, она потихоньку ослабевала, но тут же все начиналось заново. Возможности Джули — абракадабра, твой череп цел или ёрики-морики, рана исцелилась — здесь ровным счетом ничего не значили, не срабатывали. Кроме того, как еще в башне маяка заметил Сатана, невинных в аду не бывает. Да, святые страдали наравне с грешниками, но только на земле, не в Преисподней. Мир Вайверна мог внушать отвращение и быть безмерно жестоким, но он был, как это ни странно, по-своему абсолютно справедливым.

Справедлив? Так говорил сам Дьявол, так утверждали теологи, и все же с приближением «Боли» к пункту конечного назначения Джули как-то труднее было найти разумное объяснение происходящему. День ото дня категории порока становились все более условными и натянутыми. Джули могла понять наличие в аду островов неверных — на карте значились остров неверных супругов, остров оккультистов, остров злостных неплательщиков налогов. Если опираться на общепринятые нормы морали и нравственности, то имели смысл и резервации, отведенные для унитаристов, сторонников абортов, социалистов, ядерных стратегов и представителей сексуальных меньшинств. Но остров ирландских католиков?.. Шотландских пресвитериан? Острова христианских ученых? Методистов? Баптистов?

— Меня это возмущает, — заявила Джули, сунув Вайверну под нос навигационную карту и ткнув пальцем в остров мормонов.

Хвост Дьявола, некое подобие резинового гарпуна, оживленно вскинулся. Вайверн схватил кончик и принялся теребить зазубрины.

— Исторически сложилось так, что допуск в ад определялся одним-единственным критерием, — он отечески похлопал по мормонскому острову, — человек должен принадлежать к какой-нибудь группе людей, которую другая группа считает обреченной на попадание сюда.

— Но это же нелепо.

— И все же это закон. Не важно, кто вы — расхититель, работорговец или сам Герман Геринг. Можете избежать моих владений, если вам никто никогда не желал сюда попасть.

— Но это же гнусно.

— Не спорю, гнусно. А кто, по-твоему, правит Вселенной? Элеонора Рузвельт? — Вайверн чмокнул кончик хвоста, пососал зазубрины. — Квантовые миры дебет с кредитом не сводят. Космический АКЛУ[14]в них отсутствует.

— Вы лжете.

— Сейчас — нет. Просто правда слишком пикантна.

— Не представляю, что такого делают методисты, что могло бы навлечь на них проклятие. Чего вдруг…

— Как и все протестанты, методисты отошли от истинной Церкви. Лишь через апостольскую преемственность человек может приобщиться к духовному присутствию Христа на земле. Это основы, Джули.

— А католики? Они ведь оставались верны?

— Шутить изволите? С их канонами Девы Марии, Троицы, Чистилища, этими индульгенциями… Ты что, совсем Библию не читала?

— Мой отец был порядочным человеком, и он…

— Еврей? Помилуй, Джули. Евреи? Да они же не приемлют Сына Божьего как своего Спасителя, не говоря уже о крещении и Святом Духе. О евреях вообще говорить не приходится.

— Ладно, сдаюсь. Кто же тогда спасся?

Вайверн пошарил под чешуйкой на плече и вытащил из-под нее надоедливую уховертку.

— Рай, скажу я тебе, дорогая, не больно многолюдное место.

— Можно подумать! Миллион-то хоть наберется?

— Холодно.

— Меньше?

— Угу.

— Десять тысяч?

— Меньше.

— Тысяча?

— Какая же ты оптимистка. — Вайверн растер насекомое пальцами. — Четыре.

— Что — четыре?

— В Раю четыре человека. — Опустив прозрачные веки, Дьявол украдкой покосился на другое плечо. — Прежде всего это Енох и Илия. Тут уж я ничего не мог поделать, читай Писание. Потом, конечно, святой Петр и, наконец, Мюррей Кац.

— Папа? Он же еврей.

— Да, но учитывая его связи… Из всех обитателей космоса он один был избран для зачатия божественной дочери.

Джули свернула уже ненужную карту. Папа в Раю — вот здорово! Но все остальные, как же они оказались заблудшими? Тошнота опять прихватила Джули. Ох уж эта морская болезнь! Мерзкое ощущение — словно тысячи муравьев хулиганят в желудке, расписывая его стенки непристойными надписями.

— Это так удручает, Эндрю. Теряется всякий смысл идти праведным путем в земной жизни.

— Au contraire[15], Джули, только факт проклятия и придает земному существованию какой-то смысл. Радуйся жизни, пока живой, так? Ешь, пей, веселись — ведь завтра тебе предстоит квантовый скачок.