Фунгус - Альберт Санчес Пиньоль

– Молчать, кому я сказала!

Маленький монстр заскрежетал зубами, но стих.

– Тебе поручили меня проводить, – раздраженно добавила она. – Так выполняй приказ, и не смей до меня дотрагиваться. Ты понял?

Фунгус все понял и отошел подальше, выразив недовольство глухим ворчанием. Однако он послушался. Майлис открыла зонтик, чтобы защититься от солнца, и зашагала по дорожке, которую указал ей маленький монстр. Чудовище отстало, а она погрузилась в себя, задумавшись о Хик-Хике. Вспомнилась прошлая осень, когда они познакомились и он зачастил в их дом. Она становилась на колени спиной к гостю и засучивала рукава, показывая свою белую кожу. Майлис прибавила шагу. Чем больше она думала о Хик-Хике, об общем прошлом, принадлежавшем только им двоим, тем больше негодовала. Шагая по красноватой, богатой железом почве, она злилась на Хик-Хика: они могли быть счастливы, живя в любви и понимая друг друга. С другой стороны, он заявлял, что собирается заставить чудовищ служить революции. Но зачем человеку, не способному изменить собственную жизнь, пытаться изменить мир?

Майлис по-прежнему шла по зловещему каменному коридору, сжимая обеими руками рукоятку зонтика, словно он мог ее защитить. При каждом шаге под сапожками поскрипывал железистый песок, а каменные стены казались отлитыми из вороненой стали. Они высились по обе стороны прохода, и кое-где за них цеплялись побеги плюща с такими темными листьями, что казались совсем черными. Было сыро, ноздри Майлис наполнились влагой. Она слышала, как бьется сердце: быстро, как у крольчонка.

Неожиданно ей показалось, что воздух загустел. Причиной этому явлению были все те же существа – фунгусы. Большое скопление фунгусов будто бы сгущало воздух. Майлис увидела их в конце коридора, как раз там, куда направлялась. Дюжины и дюжины монстров ожидали ее прихода. Нет, пожалуй, их собралось гораздо больше: одинаково мощные и крепкие, они отличались ростом и окраской. У одних головы были широкими и плоскими, у других – вытянутыми вверх. От туловищ разной толщины в обе стороны отходили диковинные конечности, напоминающие лапки у многоножки. Майлис видела глаза на безносых лицах, видела рты, лишенные губ, – узкие, как щели в почтовом ящике, или грустной скобочкой обращенные вниз. Дюжины и дюжины желтых, ничего не выражающих глаз, похожих на глаза пресмыкающихся, пристально смотрели на нее – одинокую женщину в черном платье с открытым зонтиком в руках. Колени стали мягкими; впервые в жизни она поняла, что означает выражение «ноги как ватные»; они подкашивались и больше ее не держали. Силы покидали Майлис, а сердце сжалось в комочек, но тут она обратила внимание на две детали.

Во-первых, монстры выстроились полукругом, в центре которого стоял деревянный стул. Во-вторых, возле стула лежало бесчувственное тело. Это был он. Нелепую сцена довершила появившаяся откуда-то гусыня: ее перепончатые лапы опирались на бутылку зеленого стекла, она по-собачьи тявкала и махала крыльями. Майлис закрыла зонтик и наклонилась:

– Господин Хик-Хик? – Ответа не последовало, и она повторила: – Хик-Хик?

Переход от ужасного к смешному нередко случается внезапно. Похититель Майлис, перенесенной сюда неведомой силой и переживавшей самый страшный и одновременно судьбоносный момент своей биографии, встречал ее в состоянии беспамятства.

Человек лежал навзничь, выпятив круглое пузцо, и храпел, а вокруг валялись пустые бутылки. Это был не кто иной, как Хик-Хик.

И он был мертвецки пьян.

Если Коротыш воображал, что героическое поведение во время Великой битвы поможет ему стать полноправным членом сообщества фунгусов, то он жестоко ошибался. Сородичи считали его ответственным за судьбу Кривого и думали, что по его вине Хик-Хик заключил первого фунгуса в человеческий дом и обрек его вечно смотреть на угли в очаге.

Коротыш пытался протестовать, но его возмущенные крики ничего не изменили. Даже наоборот: чем больше он скандалил, тем более виноватым казался остальным монстрам. Если раньше они пинали и били его лишь в том случае, когда бедняга пытался к ним приблизиться, теперь они делали это при каждой удобной возможности. Удары собратьев были форменным издевательством. «Ты – неправильный фунгус и ничего другого не заслуживаешь», – будто бы говорили они.

Теперь, когда Кривого с ними больше не было, Коротыш остался в полном одиночестве и от отчаяния попытался сблизиться с единственным существом, которое выносило его присутствие, – с Хик-Хиком. Маленький фунгус жался к нему гораздо чаще, чем раньше, ходил за ним хвостом с утра и до позднего вечера, а по ночам караулил хозяина, пока тот спал. Это странное состояние особенно интересовало Коротыша. Он никак не мог понять, что видит человек во сне, лишенный движения и сознания. Когда Хик-Хик вытягивался на своем матрасе, сотканном из мха, он впадал в забытье: присутствовал и отсутствовал одновременно. Маленькому фунгусу страшно нравилось слушать, как тот храпит или даже беседует сам с собой, издавая невнятные восклицания. Коротыш бесшумно забирался на кровать и склонялся к его лицу, стараясь приблизить свои желтые глазенки к закрытым глазам Хик-Хика, словно тесное соседство их тел, столь отличных друг от друга, могло помочь ему проникнуть в тайну сна. Иногда Коротыш, у которого имелись веки, тоже пробовал уснуть, но у него не получалось: закрыв глаза, он оказывался в темноте, но дальше ничего не происходило. Любопытство заразительно, и очень скоро другие фунгусы тоже стали следить за человеком по ночам. Стоило ему впасть в забытье, как его окружали батальоны чудовищ. Но они, как и прежде, не терпели присутствия Коротыша и отгоняли его ударами своих гибких языков.

Хик-Хик все чаще пребывал в дурном расположении духа и вымещал свое раздражение на Коротыше: мелкий фунгус все время вертелся рядом. Хозяин лупил его и кричал:

– Недомерок чертов! От Кривого толку было больше!

На самом деле Хик-Хик скучал по Кривому. Захмелев, но еще не окончательно потеряв сознание, он орал:

– Приведите мне Кривого! Он настоящий товарищ, не то что вы – болваны! Куда он подевался?

Ему отвечал Коротыш, неизменно сидевший в изголовье кровати, словно адъютант при важном господине. Проводя с хозяином много времени, он немного научился говорить по-человечески и шептал:

– Наказание, осталь.

Его слова наводили на Хик-Хика тоску, и, заметив это, Коротыш твердил своим глухим голосом, как орган, из которого выломали трубы:

– Осталь, наказание, осталь.

Погружаясь в пьяное забытье, Хик-Хик бормотал про себя:

– Проклятые грибы! В тот день я наконец-то понял: на самом деле вы меня и раньше не слушались.

Чтобы разбудить Хик-Хика, Майлис пришлось кольнуть его зонтиком. Тот разинул рот, открыл глаза, но ничего не сказал. На лице его застыла до того потешная гримаса, что посторонний зритель непременно бы решил, что если кого и держат в плену, то скорее этого растерянного человека. Бедняга посмотрел по сторонам – на столпившихся фунгусов, на Майлис, с большим трудом встал на ноги, провел пятерней по растрепанным волосам и в качестве извинения произнес: