Скипетр дракона - Эд Гринвуд

— Долмур, — осторожно сказал Мултас. — А как же Эрит? Он ведь твой сын.

Старший Радужный Дракон только взмахнул рукой, потом сказал:

— Да, он единственный из моих детей остался в живых. Но он — мечтатель, а не чародей, и то в лучшем случае. После того как погибла моя Каталейра, я знал, к кому в конце концов перейдет мой посох.

Он снова повернулся к окну.

— А теперь, мои лорды Радужные Драконы, я даже не знаю, куда его поместить. Если мы не сумеем образумить своих детей… Я сомневаюсь, что, после того как посох выскользнет из моих слабеющих пальцев, в Дарсаре останется хоть кто-нибудь, носящий имя Радужный Дракон, каким бы отважным или трусливым он ни был.

— Я могу взять новую жену и родить новых Радужных Драконов, — проворчал Мултас.

— И научить их осторожности и хладнокровию, так же как ты научил своих старших детей? — спокойно спросил Долмур. — Разве такое возможно? Разве огонь способен породить лед?

Мултас сжал и разжал кулаки, его лицо потемнело от гнева, но он промолчал.

— Мои лорды, — добавил Долмур. — Ради всех нас, держите своих детей подальше от Аглирты, хотя бы несколько ближайших лет — и они останутся живы.

А тем временем…

Всхлипывая при каждом вздохе, перепуганный насмерть Флаерос Делкампер проковылял еще несколько шагов в глубь кладбища и поднял голову, чтобы посмотреть — нельзя ли взобраться на следующее высокое надгробие.

Обессиленный юноша повернулся слишком неуклюже и потерял равновесие. Он откинулся назад, балансируя на каблуках, замахал руками — но все-таки упал, растянувшись навзничь в высокой траве.

Мир бешено вертелся вокруг него. Флаерос застонал и, осыпая проклятиями и равнодушных богов, и похороненных здесь баронов Серебряное Древо, начал подниматься. Он неловко перевернулся на бок, потом сел, чувствуя себя слабым и больным.

Дверь в гробницу, которую он собирался осматривать, была слегка приоткрыта. Потрясенный Флаерос несколько мгновений пытался осознать это — и вдруг тяжелая дверь резко распахнулась настежь. Внутри склепа царила непроглядная темнота. А потом из гробницы вышел человек в просторной длинной одежде. Он двигался как-то странно, слишком плавно, а его лицо было скрыто под низко опущенным капюшоном рясы.

Незнакомец поднял руку и откинул капюшон. Флаерос никогда прежде не видел этого человека. Незнакомец улыбался, и улыбка у него была не из приятных.

Флаерос попытался подняться, но не удержался и упал, больно ударившись и оцарапавшись о драконий скипетр. Незнакомец расстегнул пряжку на воротнике рясы, потом следующую и следующую.

Бард смог привстать, опираясь на локоть, попытался опереться о скипетр, чтобы подняться, и снова повалился на землю, проклиная свою слабость.

Ряса соскользнула с плеч незнакомца и упала, обнажив не туловище и ноги, а извивающееся тело змеи. Флаерос в ужасе вытаращился на свернутое кольцами змеиное тело, потом — на страшное улыбающееся лицо.

Незнакомец пристально посмотрел на юношу, и Флаерос увидел его глаза — золотые змеиные глаза с узкими вертикальными прорезями зрачков. На руках и плечах незнакомца проступил рисунок чешуи. Он откинул голову назад и зашипел.

Флаерос как завороженный не отрывал взгляда от этого человека, который, несомненно, мог быть только змеиным жрецом, а тот все шипел и шипел. Его рот раскрылся неестественно широко, лицо стало плоским и вместе с тем раздалось в ширину, и в этой разинутой пасти сверкнули длинные клыки.

Бард всхлипнул и неуклюже отполз назад — по крайней мере попытался это сделать. Змеечеловек неторопливо, как будто с ленцой, скользнул ближе и навис над Флаеросом, покачиваясь из стороны в сторону всем длинным телом. Теперь он почти полностью превратился в змею — только руки остались человеческими. Змеиный жрец развел руки в стороны, чтобы схватить Флаероса, если бы тот попытался увернуться или предпринял какую-нибудь хитрость.

Бард снова неуверенно попробовал подняться, но змея уже нависла над ним. Из ужасной клыкастой пасти быстро высовывался длинный раздвоенный язык. Змеиное тело свернулось в тугие кольца, хвост дернулся — и хлестнул барда по рукам, словно плеть. Флаерос снова упал в траву.

Змея медленно обвилась вокруг его туловища, тугие кольца сжались — и Флаерос замер, не в силах вздохнуть, слабый и беспомощный, глядя на оживший кошмар, который настиг его. Пока он смотрел, страшные белые клыки стали еще длиннее, и шея змеи тоже удлинилась — или как там называется у змей та часть тела, которая идет сразу после головы…

Длинная шея изогнулась дугой, золотые глаза с вертикальными черными зрачками пристально смотрели вниз, в разинутой пасти белели ужасные клыки… Внезапно вспыхнул золотисто-зеленый свет, брызнула во все стороны чешуя, кровь и белые клыки — и воздух над обезглавленным телом змеи прорезал сияющий золотистый луч.

Тело змеи начали сотрясать дикие конвульсии. Обезглавленная змея билась так неистово, что Флаероса трижды подбросило в воздух и трижды приложило об землю. Вокруг него свивались и развивались чешуйчатые кольца, а золотистый луч хлестал их и превращал в тонкие струйки дыма. А когда от змеи остался только кончик хвоста, он дернулся и ударил Флаероса, словно бич жестокого погонщика скота. От этого удара бард взлетел в воздух, а когда упал — покатился по земле, сминая траву и пересчитывая боками камни и кочки. Он катился, слабый и беспомощный, пока не уперся во что-то холодное, твердое и древнее.

Флаерос вдруг осознал, что источник этого яркого, сверкающего волшебного луча находился в Доме Безмолвия. Он лежал, прижавшись лицом к холодному камню, и какое-то время пытался разобраться с этой мыслью и понять, что же это означает.

Это — гробница Серебряного Древа, конечно же. Что еще это может быть?

Боги, о чем он только думает? Голова набита ненужными, перепутавшимися мыслями.

А потом Флаерос услышал нечто такое, от чего все мысли вдруг застыли, он похолодел и содрогнулся. Он услышал звук тяжелых шагов. Кто-то медленно и уверенно шел к нему, определенно по траве и определенно — из Дома Безмолвия.

Шаги раздавались все ближе, ближе…

ТЕМНОТА словно тяжелым плащом укрывала все вокруг. Медленно кружилась пыль, но больше в разрушенном тронном зале на острове Плывущей Пены ничего не двигалось. Между грудами камней не толпились любопытные придворные, собравшиеся посмотреть на них — на нескольких человек, застывших среди нагромождения мертвых тел. Эти несколько человек стояли неподвижно, словно статуи, ничего не видя и не слыша…

Тшамарра Талазорн смотрела прямо перед собой — на то место, где теперь не осталось ничего, даже пыли. Ее губы были полуоткрыты, глаза широко распахнуты, лицо выражало удивление, недоверие и торжество, и — как ни странно — печаль. Руки колдуньи были вскинуты вверх, в попытке защититься от того, от чего защититься невозможно. Но вот Тшамарра пошевелила пальцами — это было первое движение в замершем тронном зале.