Последний рубеж - Федор Вахненко

Странно, но в его голосе не чувствовалось ни намека на возмущение, как будто сталкеру и впрямь было интересно, зачем это черные во время последнего визита поразбивали почти все лампочки.

– Да ты радуйся, шо черные генератор не свинтили, – буркнул Рвач. – А то вообще б ни хрена не было.

– Да какой, на хрен, генератор, ну ты о чем? – протянул Седой.

– Ну, а откуда тут свет тогда?

– Ну, знаешь… Ты ЦАЯ помнишь? Ну да, да, который Мойша потом отжал. Вот… Видел, там когда-то кондер на стене висел? Знаешь, я че думаю… Может, оттуда? Ну, не знаю, кабеля какие-то провели? Там же электричество точно было. Знаешь, я же заходил внутрь.

– Кабеля, блин! – Бродяга с разорванным ухом хлопнул рукой по столу. – Ну, ты выдал, конечно! Кто твои кабеля там проводить будет, а? Че, там сталкеры вместе с карликами колупались? Настраивали там все, да? Генератор ты купил, поставил, подсоединил – и усе! Тока не забывай бензином кормить! А где бензин? А у вояк бензин!

– Да при чем тут сталкеры? – грустно вздохнул Седой. – Этим же не сталкеры занимались, а они. Хозяева Зоны.

– О, опять! – простонал Рвач. – Понеслась душа в рай! Щас будет полчаса про своих Хозяев Зоны втирать! Силовые кабеля они тут, млин, перекидывают… Лучше б мозгов те перекинули – не задалбывал бы мужиков всякой фигней!

– Знаешь, твой генератор вырубится нахрен часов через двенадцать – и все. А здесь… – Сталкер, ставший известным не так давно, как рядовой Кожевников, поднял глаза в потолок. – Здесь надо что-то подолговечней.

– Ага, а тут прям расход энергии, шо трындец!

– Не, ну вас обоих нахрен. Доставайте фонари, допиваем – и валим отсюдова, – объявил Омлет, схватив приставленный к табуретке рюкзак. – Блин… Жаль, что ваш трындеж нельзя в электричество перегнать. От тогда, глядишь, точно бы зажглась!

– Да щас загорится! – с завидной уверенностью воскликнул Рвач. – Вот смари! Смари, раз… Два…

На счет «три» лампочка и правда загорелась, ударив по глазам Седого ослепительно-белым пучком. Грубо выругавшись, сталкер прикрылся рукой и отклонился влево, чуть было не свалившись с шатающегося стула.

«А что было дальше?» – всплыло в мозгу охотника за артефактами. Дальше…

Он не помнил, как покинул «150 рад». Не помнил, как оказался посреди плотного скопления черных, столпившихся у приказавшего долго жить здания, от которого только и осталось, что одна стена да спуск в подвал. Не помнил, о чем говорил тот человек в странном камуфлированном шлеме, сильно напоминавшем мотоциклетный. Не помнил он и старого советского радио, стоявшего прямо у ног оратора. И, разумеется, он не помнил, как Заводище охватила стрельба. Все, что отложилось в его памяти – несколько коротких отрывков. Несколько маленьких кусочков забрызганного кровью пазла, который определил судьбы десятков людей, схлестнувшихся в ураганном бою за выживание…

Вот перед ним маячит статная фигура в мотоциклетном шлеме, взобравшаяся на пустой цинковый ящик из-под патронов. Прямая, словно позвоночник заменили на стальной штырь, спина, четкие, без капли суеты, жесты и зычный, уверенный голос, отдающий жесткими нотками стали. Голос, которому невозможно не поверить. Голос, которому внимают больше сорока столпившихся вокруг рубежников. Все как один они стоят, переминаясь с ноги на ногу, пока их сердца наполняет жажда сталкерской крови. Потом в одну секунду все меняется, и грязные затылки стоящих впереди черных быстро перетекают в тесные ряды силикатного кирпича. В голову бьет мысль: «Враг уже близко». Он где-то там, снует между потускневших, будто опечаленных уходом цивилизации, построек. Он скользит взглядом по темным провалам пустых окон и по дверным проемам, разбитым выносившими имущество советских граждан мародерами. И он чувствует: что-то не так.

Все внутри Седого закипает, кричит ему: «Стреляй!», но охотник за артефактами не может заставить себя высунуться и открыть огонь. В его голове до сих пор звучат искаженные помехами слова лейтенанта Колесника: «Без команды не стрелять!» Властный голос офицера сковывает рядового Кожевникова по рукам и ногам, не давая сдвинуться с места. Краем глаза сталкер видит забившегося в угол Рвача. Взгляды скитальцев Зоны ненадолго пересекаются, и Седой понимает: его коллегой овладела та же невидимая сила.

«Какого хрена?! – мелькает в мозгу Кожевникова. – Что это?! Что за стопроцентное подчинение?!» Он не находит ответа. Секунда – и он не может думать ни о чем, кроме кипящей в крови ненависти. Ненависти к Зоне, к распространяемой ею заразе. И к сталкерам Упыря, ставшим под знамена аномалий и мутантов. Те, кто прямо сейчас продвигается по улицам старого завода, давно стали частью этого места. Частью злобного, охочего до крови невинных разума, играющего с человеческими судьбами. Частью разума, оккупировавшего земли бывшей Чернобыльской области. Разума, который должен быть уничтожен во имя человечества. И неважно, какую цену придется заплатить и сколькими жизнями придется пожертвовать. Зона и все, что с ней связано, должно умереть.

– Огонь! – скрипит, будто старая кровать, рация в руках Рвача. Четкий, без единого признака дрожи голос лейтенанта отрезвляет почти превратившихся в статуи бойцов и спускает их с поводка. Поток свинцовой ярости черных обрушивается на головы застигнутых врасплох сталкеров. Скитальцы бросаются врассыпную, спасая свои шкуры. Некоторых настигают пули, и они, завывая от непереносимой боли, валятся на холодный асфальт. Никто не делает попыток им помочь: остальные бродяги со всех ног устремляются к ближайшим зданиям, а рубежники не спешат добивать вышедших из строя, перенося огонь на боеспособных противников.

– Седой! – кричит Рвач, уходя за толстую стену. Его руки суетливо бегают по разгрузке в поисках свежего магазина. – Прикрывай, я пустой!

Кивнув, тот поднимается почти в полный рост и показывается в окне. Он видит залегшего метрах в пятидесяти сталкера, спрятавшегося за кирпичным углом двухэтажки. Он видит, как враг берет его позицию на прицел.

Выстрел!

«Калаш» мягко толкает Седого в плечо. Противник на мгновение вжимается в асфальт. Кожевников корректирует линию прицела по выскочившему из асфальта фонтанчику, проделанному его пулей. Но боец Упыря тоже оказывается не промах.

Выстрел!

Свинец и сталь бьют в оконный проем, выпуская облако кирпичной трухи. Седой рефлекторно приседает и втягивает голову в плечи. Ноги сами толкают его за стену, подальше от линии огня.

– От суки! – стиснув зубы, рычит Рвач. – Ну теперь вам конец!

Его автомат зубодробительно стрекочет, посылая одну пулю за другой, но вскоре захлебывается. Вскрикнув, бродяга с разорванным ухом падает на пол. Скрючившись в пыли, он хватается за простреленное плечо и покрывает противника трехэтажным матом, пока кровь струится между его пальцев.

«Меняй позицию!» – подсказывает Седому нутро. Сталкер в один прыжок добирается до дверного проема и мигом оказывается в коридоре. Его взгляд затравленно мечется по кирпичным проходам, проверяя на наличие противника каждый угол, опутанный сетями тьмы. Чисто. Бродяга забегает в другую комнату, тут же становясь на колено у окна. Наколенник надежно прикрывает сустав от рассыпанных внизу кусков кирпича, выбитых шальными пулями. Глаза Кожевникова ловят очередную цель на мушку. Палец резко дергает спусковой крючок, пренебрегая всеми правилами пулевой стрельбы. Треск «калаша» бьет по ушам, в нос ударяет слабый запах сгоревшего пороха – и плотные, надежно защищающие от мелкокалиберного оружия стены вдруг исчезают, сменившись просторной улицей. Седой в составе штурмовой группы бежит к обстреливаемому из пулеметов и снайперских винтовок зданию. Впереди него несется рядовой Караченко, задавая темп всему отряду и подбадривая бойцов доносящимися из рации хриплыми выкриками: