Цыганский барон - Дженнифер Блейк

— Могла бы, но вдруг ей было бы все равно?

— Этого мы никогда не узнаем, если не поможем ей стать женщиной.

— Ее нелегко будет убедить, — заметила Мара.

— Я умею убеждать, — простодушно заявила Джулиана.

— О да, я тебя еще не поблагодарила за то, что ты убедила Родерика взять нас на бал.

— Думаешь, он сделал это ради меня? — Джулиана с удивленной улыбкой покачала головой. — Какая ты скромница, Шери!

Мара бросила на нее быстрый взгляд и отвернулась.

— Ты не против, что я стала женщиной твоего брата?

— Против? С какой стати я должна быть против? Нет, ты на него благотворно влияешь. Не помню, когда я видела его таким увлеченным. Ему всегда все давалось слишком легко. У него и внешность, и ум, и сила, и безграничные способности, и благородное происхождение. Мать души в нем не чает, отец тоже его любит, хотя он слишком требователен, и они вечно сцепляются, как кошка с собакой. У него всегда было много женщин — из тех, кто оказывает лишь символическое сопротивление… или вообще никакого. Они такие поверхностные, их и ребенок может раскусить. Но ты для него загадка. У тебя нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Он не может понять тебя, не может постичь твой ум, вот и бесится. Возможно, ты сама пожалеешь, если когда-нибудь вернешь себе память.

Неужели Джулиана полагает, что Родерик утратит всякий интерес к ней, как только узнает, кто она такая? Это не имеет значения, она сама скоро его покинет. Сразу после бала. И все-таки при мысли об этом ей стало больно.

Труди отказалась от бального платья. Выпрямившись во весь рост, — а она была на добрых два дюйма выше Джулианы, — она сказала:

— Я член гвардии. Зачем мне прятаться за юбками?

— Прятаться за юбками? — воскликнула Джулиана. — Юбки существуют не для того, чтобы за ними прятаться, а для того, чтобы показать, что ты женщина!

— Я женщина, с юбками или без юбок.

— Да, но…

— Прошу вас, оставьте ее в покое, принцесса Джулиана.

Эти слова принадлежали Этторе. Он подошел к ним, когда Джулиана и Мара отвели Труди в сторонку — в дальний конец длинной галереи.

Джулиана повернулась к итальянцу:

— Ну так поговори с ней сам! Она понятия не имеет, чего лишает себя. Она ни разу в жизни не танцевала, не флиртовала, не назначала свиданий на балу!

— Меня все эти вещи не интересуют! — вскричала Труди.

— Значит, ты окончательно загрубела и превратилась в мужчину. И во всем виноват мой брат.

— Он ни в чем не виноват. Не все женщины мечтают о танцах и свиданиях, о поклонниках и флирте.

— Откуда ты знаешь, что тебе все это не нужно, если ты ни разу не пробовала?

— Знаю. Я довольно тем, что у меня есть.

— Ты не понимаешь…

— Со всем уважением, принцесса Джулиана, — вновь вмешался Этторе, — это вы не понимаете. У некоторых женщин иные нужды, отличные от ваших. Они черпают удовлетворение из иных источников.

— А кроме того, — добавила Труди, — как я смогу служить принцу, если мне будут мешать юбки?

— Если ты все это делаешь ради него…

— Это не жертва. Это мой долг перед принцем Родериком и перед гвардией. Они рассчитывают на меня.

Вот откуда проистекает гордость Труди, подумала Мара. Она чувствует себя нужной. Ей этого довольно, во всяком случае пока. К тому же у Труди появился заступник. Когда Мара и Джулиана вышли из галереи, валькирия и маленький итальянец остались вдвоем, занятые тихим разговором.

Дни неслись с головокружительной скоростью. Погода по-прежнему стояла холодная, серая и унылая. Шел снег с дождем. Тем не менее поток гостей в Доме Рутении не иссякал. Приходили прославленные и скандально известные, влиятельные и ничтожные. Каждый вечер за обеденный стол садилось по двадцать-тридцать человек, многие оставались допоздна. Но когда гости наконец расходились, Родерик удалялся в свои апартаменты и уводил Мару с собой. Ее вещи постепенно перекочевывали в его спальню и оседали там, а сама она понемногу привыкла раздеваться и одеваться в его присутствии, привыкла к его ласкам, привыкла лежать рядом с ним в его огромной постели. Она начала верить, что он ищет не только телесных радостей в ее объятиях, но отдыха от забот и обязанностей, ни на минуту не дававших ему покоя в дневные часы.

Он начал понемногу рассказывать ей о себе, и Мара уже видела мысленным взором ребенка с льняными волосами, которым он был когда-то, непослушного мальчишку-бунтаря, вечно ссорящегося с властным отцом, вечно встающего на защиту матери, прекрасной и доброй Анжелины. Она видела горы и поросшие лесом долины Рутении; стремительно бегущие ледяные речки, деревушки и окруженные каменными стенами средневековые городки со старинными мостами, с которых смотрели скульптурные изображения святых или древних королей.

Иногда он пытался застать ее врасплох, задавая вопросы о ее прошлом, о ее собственном детстве. Но она наловчилась уходить от прямого ответа, молчать и многозначительно улыбаться. Порой ей начинало казаться, что у нее и впрямь нет никакого прошлрго, что она всегда жила в Доме Рутении с принцем и его свитой, всегда засыпала в объятиях Родерика и всегда будет в них засыпать. Она знала, что опасно привыкать к подобным мыслям, но ничего не могла с собой поделать.

Настал вечер бала. Наряды, заказанные Марой и Джулианой, прибыли накануне, и Мара повесила свое платье в шкаф в гардеробной Родерика. Там же было выложено ее белье, шелковые чулки и белые атласные бальные башмачки, расшитые жемчугом. Она пораньше приняла ванну, чтобы волосы успели высохнуть. Лила отполировала ее ногти. Перед балом ей полагалось отдохнуть, прилечь в шезлонге в спальне Родерика. Вместо этого она сидела, уставившись в огонь, стиснув руки перед собой, пытаясь ни о чем не думать.

Вот он и настал, этот вечер. Вот он — момент, ради которого она работала неделями. Вечер бала, тот самый вечер, когда она должна заманить принца в западню, устроенную де Ланде. Доверенное ей поручение будет выполнено, как только она войдет в двери резиденции виконтессы под руку с Родериком. Все, что произойдет потом, от нее уже не зависит. Но она всей душой желала знать, что же должно произойти. Ей приходило в голову, что Родерик может быть публично опозорен, хотя она и не представляла себе, в какой именно форме это может случиться. А вдруг его убьют? Или объявят главарем Корпуса Смерти, арестуют и бросят в тюрьму?

Она попыталась заставить себя думать о более благоприятном исходе. Вдруг речь идет о каком-то сюрпризе, розыгрыше, о каких-то почестях, награде, а может быть, даже о негласном смотре сил на предмет будущего союза между Францией и Рутенией? Нет, последнее было маловероятно. Дочери Луи Филиппа были замужем, его внучки еще лежали в колыбелях. А если бы речь шла о награде, принца просто пригласили бы к королю в Тюильри.