Царевна Софья и Петр. Драма Софии - Андрей Богданов

Два года провел Спафарий в путешествии, причем ему пришлось бороться с величайшими трудностями; но, будучи очень способен и умен, он собрал во время этого путешествия множество сведений о положении местностей, которые он проезжал, и по возвращении обнадежил Голицына, что во второе его путешествие можно будет устроить такой путь, который даст возможность ездить по этой стране так же удобно, как по всякой другой.

На основании этих уверений Голицын начал выбирать наиболее удобный и кратчайший путь для перевозки товаров. Найдя его, он стал изыскивать средства для учреждения там постоянного сообщения и решил построить от Москвы до Тобольска, главного города Сибири, несколько деревянных домов на каждой десятой миле. В домах этих должны были быть поселены крестьяне, которым предоставлены были бы доходы с известного количества земель с тем, чтобы каждый дом содержал по три лошади, которых на первый раз он должен был им сам выдать, с правом взимать с проезжающих в Сибирь и обратно по собственной надобности по 3 коп. с лошади за каждые 10 верст, равные двум немецким милям[313].

По всей сибирской дороге, так, как и по всей Московии, поставили столбы для указания пути и числа верст. В тех местах, где снег так глубок, что лошади не могут идти, также построили дома, в которых поселили осужденных на вечное изгнание, снабдив их деньгами, припасами и заведя у них больших собак, которые должны были вместо лошадей тащить сани по снегу. В Тобольске[314]же, городе, расположенном на реке Иртыше, который неправильно называют Обью, в которую он только впадает, Голицын велел выстроить большие магазины и в них иметь запасы, а также барки, караваны которых могли по реке подыматься до Кизильбаша[315], — озера, находящегося у подошвы гор Прагогских[316], где также были устроены необходимые для продолжения путешествия удобства.

Спафарий уверял меня, что он совершил свое последнее путешествие через Сибирь в пять месяцев[317], и так легко и удобно, как в нашей Европе. Я хотел узнать от него все подробности, а также имена рек, гор и областей, через которые он проезжал, но я нашел его очень осторожным в этом отношении и очень молчаливым. Я понял хорошо, что если он не удовлетворил моему любопытству, то только из боязни, что если это узнается, его обвинят в том, что он открыл что-либо, что они желают держать в тайне от всех других народов, и угождение, которое он оказал мне, объяснив мне то, о чем я его спрашивал, будет награждено палочными ударами, от которых не избавляют в Московии никого, начиная с последнего крестьянина до бояр[318].

Из слов его я, однако, понял, что он собирается в следующем своем путешествии найти путь более короткий и удобный. Голландцы, всегда завистливые к другим народам, что доказали они всеми учреждениями своими на Востоке, стараясь захватить в свои руки всемирную торговлю и исключить из нее все другие народы, убедили москвитян, после падения Голицына, запретить всем иностранным купцам проезд через русские владения (в Китай). Они опасались, что если эта дорога будет узнана лучше и по ней откроется легкий проезд, то французы непременно постараются завладеть ею, станут перевозить лучшие предметы торговли, которые охотно покупают китайцы и татары, отдавая за них свои лучшие и ценные товары; а это со временем может нанести значительный вред голландской торговле через мыс Доброй Надежды, Батавию, Малакку и другие места на Востоке, которые голландцы отняли у португальцев и англичан[319].

Они предвидели, что удобство и безопасность сообщения по сухому пути, раз навсегда уже установленному, заставит всех иностранных купцов предпочесть именно его, чем видеть себя подверженными ежедневно бурям, неудобствам, болезням и всякого рода случайностям морского пути — не говоря уже о годах, которые нужно употребить на такое путешествие. Таким образом, благодаря иностранцам могла бы со временем развиться по этому пути обширная торговля. Москвитян голландцам опасаться было нечего, ибо, как это им хорошо известно, они слишком мало имеют ума, чтобы добиться чего-либо значительного. Кроме того, они слишком бедны, чтобы покупать драгоценные товары этих стран, а потому они ничего и не будут в состоянии вывозить оттуда, кроме небольшого количества шелка, чая, деревянных изделий и разных безделок. Таким образом, голландцы могут быть уверены, что москвитяне ни теперь, ни в будущем не в состоянии будут соперничать с ними в торговле.

Король польский спустя несколько лет жаловался через своего посланника на это запрещение, так как оно совершенно противоречит трактату 1686 года, в котором прямо сказано, что подданные короля польского могут ездить по этому пути туда и обратно. Но в ответ на это он получил только то, что так приказали цари. Подобный же ответ дан был и шведскому королю, посланник которого Фабриций[320], для поддержания всеобщего мира, заключил в 1686 году с ними трактат по поводу торговли с Персиею. Москвитяне полагают, что они делают уже очень многое, разрешая польским послам ездить через их владения в Персию и доставляя им экипажи на всем протяжении до Астрахани.

Польский король включил вышеозначенную статью в трактат 1686 года по просьбе иезуитов, которые надеялись пробраться этим путем в Китай. Но Голицын, несмотря на все свое могущество, не мог, однако же, добиться позволения тем иезуитам, которых граф Сири посланник польский в Персии, привез с собою в Москву в 1688 г.[321], с просьбой короля об облегчении им пути в Китай. Дело в том, что голландский посланник в Москве, действуя в духе своей нации, немедленно дал под рукою знать москвитянам, что в числе 12-ти польских иезуитов находятся отцы Авриль и Бовилье, французы которых христианнейший король посылает будто бы разведать о пути в Китай[322].