Под маской скомороха - Виталий Гладкий

Речь Бороздина произвела на Истому большое впечатление. Расквитаться с Марфой Борецкой и ее выкормышами так, как она сделала с его родными! Невинная кровь братьев и сестры не должна остаться неотмщенной! Если он примет предложения Ивашки Бороздина, за ним будет стоять большая сила – сама Москва. Значит, он сможет осуществить свой замысел. Это несомненно! А если еще ему вернут и земли семьи… За это стоит побороться! И впрямь, негоже бродить по земле голодранцем без роду-племени. У него снова будет достаток, уютный дом и семейный очаг, возле которого так приятно коротать долгие зимние вечера…

Истома взглянул на Бороздина. Тот сидел с напряженным видом, был натянут, как струна гуслей. Юный боярин понял – если он не согласится немедленно, жить ему осталось всего ничего. Его просто не выпустят из Тверского торгового двора. Зароют где-нибудь, как шелудивого пса. Слишком много поведал ему тверской боярин, чересчур много тайн, не предназначенных для чужих ушей… Бороздин сильно рискует. И потом, такие тайны, как его, хорошо хранит только сыра земля.

– Я согласен! – твердо сказал Истома. – Но и ты, боярин, выполни свое обещание!

– Непременно! – просиял Бороздин. – Клянусь честью! Мне дадены большие полномочия, не сомневайся. Грамотку ты получишь. А пока давай обсудим, что тебе нужно делать…

Так Истома, сын вольной Новгородской земли, помимо своей воли стал московским лазутчиком. Бороздин наказал ему быть тенью Марфы Борецкой и некоторых ее самых преданных единомышленников, все слушать, запоминать, и в заранее обговоренное время отправлять с гонцом свои наблюдения великому князю Московскому. Впрочем, в Тверском торговом дворе всегда был на подхвате верный человек, готовый в любой момент, светлым днем или темной ночью, мчаться в Москву с секретным донесением, которое обычно зашивали в кафтан или тулуп.

Упырь Лихой не зря получил столь нелицеприятное прозвище. Не просто так он повел его в корчму Жирка при первой встрече, совсем не просто, несколько позже по здравому размышлению сообразил Истома. Похоже, у Бороздина уже тогда появилась мысль использовать юного штукаря-кукловода в своих целях. Правда, он не знал, что все так удачно для него обернется – Истома сам невольно раскрылся перед ним. «Упырь, точно упырь, этот тверской боярин», – вяло подумал изрядно уставший Истома. Впился в него, как клещ…

Истома прикрыл веки и погрузился в полудрему. Он было чрезвычайно доволен собой, что добыл копию договора. Вряд ли кому, кроме него, это было по силам. Хорошо, Ивашко Бороздин дал ему особое зелье и научил замешивать на нем хлебно-мясные лепешки, вязкие до такой степени, что собаки жевали их почти до самого утра. Псам стало не до проникшего на подворье Истомы; под эту жвачку, которая схватывала собачьи челюсти, как наилучший рыбий клей, можно было вынести не только все добро из хором, но даже самого хозяина, посадника Офонаса Остафьевича, вместе с постелью.

Но тут Истому словно что-то кольнуло под сердцем, и близившийся сон пропал, будто его рукой сняло. Якушка… Бедный шут Марфы Борецкой! Его пришлось убить – положение сложилось безвыходное. Это был большой грех Истомы, – ведь он лишил жизни безвинного. Юный боярин долго молился в церкви Параскевы-Пятницы, что на Торгу, пожертвовал на церковные нужды все, что у него имелось на тот час, но избавиться от чувства вины так и не смог. Тем более, что это была первая живая душа, которую Истома отправил на небеса.

Хорошо хоть он сумел вовремя предупредить калик перехожих, которых приглашали на пир к Марфе Борецкой по случаю избрания ее сына Дмитрия степенным посадником. Боярыня в Якушке души не чаяла, – несмотря на свой шутовской статус, он был очень умен и нередко давал ей дельные советы, – поэтому подняла на ноги весь Великий Новгород. Она желала непременно найти убийцу Якушки, а еще больше хотела узнать, что делал убийца на ее подворье. На вора он точно не был похож, так как украсть что-либо, когда хоромы полнились гостями, невозможно. Но тогда что понадобилось тому татю?

В конечном итоге подозрение пало на калик перехожих. Кроме них, чужих на подворье не было и не могло быть. С такими-то псами-зверюгами… К тому же в одном из них монах монастыря Святого Николы будто бы опознал Ратшу, епископского смерда, который пятнадцать лет назад примкнул к коромольникам и поднял восстание против власти. С его воинством, в основном чернью и людьми бедными, но бывалыми, немало повоевавшими в княжеской дружине, едва справились. Многим боярам довелось на своей шкуре испытать народный гнев.

Четверых бояр восставшие притащили на вече, что на Софийской стороне, избили до полусмерти и сбросили с Великого моста как преступников. Чернь в доспехах и со знаменем разграбила несколько богатых улиц, а также монастырь Святого Николая, где находились боярские житницы. Отбилась только Прусская улица, главное гнездо знати. Тогда толпа перебежала на свою Торговую сторону, крича: «Софийская сторона хочет дома наши грабить!» По всему городу зазвучал колокольный звон, вооруженные люди с обеих сторон повалили на Великий мост, завязалось настоящее сражение, пали первые убитые… Только когда владыка с собором духовенства в церковном облачении протиснулся к мосту и стал посреди него, благословляя крестом обе враждующие стороны, сражение утихло и чернь разбежалась.

Главного закоперщика Ратшу долго потом искали, но тот словно в воду канул. Монашек утверждал, что хорошо его запомнил, так как именно он возглавлял отряд бывших гридей, которые ограбили монастырь Святого Николая. Ратша унес с собой много церковных ценностей, чего монах конечно же забыть не мог. Поэтому он поклялся на кресте, что именно этот смерд и разбойник подвизается среди калик перехожих, только под машкарой.

Хорошо, Истома на тот момент присутствовал поблизости. Естественно, в своем пестром наряде с огненно-рыжей накладкой на голове. Он, как обычно, веселил народ своим шутейным вертепом. Монах не нашел более удобного места, чем площадь возле церкви Параскевы-Пятницы, дабы поведать честному люду о своем открытии. Видимо, ему не хотелось прослыть ябедником[109].

Быстро свернув кукольное представление, Истома переоделся и побежал искать калик перехожих. Ему вовсе не хотелось, чтобы из-за него пострадали еще и эти святые люди, которые никому не причинили никакого зла. Что касается Ратши, то Бог ему судья; но остальных он просто обязан спасти, ведь попади они в пыточный подвал Марфы-посадницы, всем им точно несдобровать. А уж Ратше – и подавно. Бывшего бунтовщика обвинят во всех мыслимых и немыслимых грехах, припишут ему смерть Якушки, конечно же припомнят прошлое и несомненно казнят, как вора и разбойника.

Истома не сомневался, что калики перехожие обретаются в тайной корчме Чурилы. Только там они могли нормально отдохнуть, потому что в других местах с них обычно требовали песен и разных умных речений. Все это не было в тягость каликам, но даже сдобные калачи приедаются, если употреблять их много и чересчур часто. А Чурила ограждал ватагу Некраса Жилы от излишнего внимания; за это ему немало перепадало от щедрот калик, так как они весьма недурно заколачивали в Великом Новгороде, чему атаман был несказанно рад – его вместительный кошель, заначка на «черный» день, наполнялся очень быстро. Приятный звон серебра услаждал слух прижимистого Жилы; он благодушествовал, позволяя ватаге заказывать дорогую еду и выпивку, чего раньше за ним не наблюдалось.