За чертой - Карен Трэвисс

Камера-пчела порхала туда-сюда, снимая оборудование и боевые машины. Шан сказала, что на них нет ничего, что могло бы дать военным аналитикам гефес ключ к тому, как одержать победу. Арас же не привык к войнам, где враждующие стороны не знали, чем обладает, чего хочет и как мыслит противник.

— Твою мать, — сказал Эдди, — а в каждом городе есть что-то подобное?

— Да, — ответил Арас. Это была чистая правда. Он не стал добавлять: они боятся, что этого все равно недостаточно.

— Ты умеешь летать на этих штуках?

— Вот на этой, — сказал Арас. Он положил руку на обшивку истребителя, и кабина открылась.

Эдди щелкнул языком и заткнул уши.

— Я летал на такой на Безер'едж, меня сбили, и я попал в руки исенджи.

— Я знаю, что они сделали с тобой, Арас. Мне очень жаль. Не знаю, что сказать.

— Ничего не надо говорить.

— Они не показались мне садистами, но кто их знает…

— Это произошло пятьсот лет назад. Что ваши люди делали друг с другом в то время?

Эдди что-то считал, глядя куда-то вверх.

— Девятнадцатый век. — Он пожал плечами. — По правде говоря, мы до сих пор пытаем других, так что вопрос поставлен неверно. А ты их хоть немного простил?

Арас не собирался никого прощать. Для вес'харской части его натуры это казалось неважным, для человеческой — несправедливым. Как же ему быть теперь, когда Шан не сказала, что сотрудничала с вес'хар в создании биологического оружия?

— Я не простил. Возможно, исенджи изменились. Но я могу судить только по их поступкам, а на данный момент они все еще бесконтрольно размножаются, и это грозит большими разрушениями. Они и сейчас с радостью делали бы с Безер'еджем то же самое. И я точно так же убивал бы их. Ты об этом спрашивал?

— Я не жалею о судьбе Мджата.

— Это было неприятно, но при таких же обстоятельствах я снова сделал бы то же самое. Вы сами напали бы на тех, кто убивал бы и мучил ваших союзников.

— Я не осуждаю тебя, Арас. Просто спросил.

— Люди всегда кого-то осуждают. — Арас намеренно не сказал «гефес». Ему нравился Эдди, хотя от него пахло той же горечью, что и от всех плотоядных существ. Может, он и вправду начал прощать тех, кто этого не заслуживает.

— Может, это была месть?

— Месть и соблюдение баланса — не одно и то же.

— Вопрос в степени?

— Возможно. Думаю, вы бы назвали это разумным применением силы. Оправданное вмешательство.

— Многие люди сочли бы, что вы применили против исенджи неоправданно большую силу.

— Им стоило бы обсудить это с безери. До прихода исенджи их насчитывались миллиарды. Сейчас они едва дотягивают до численности в несколько сотен тысяч. Они очень медленно размножаются. Они мечут икру в определенных местах вдоль островной цепи, и не в силах этого изменить, хотя и становятся уязвимыми. — Вот еще одна причина, по которой Парек заслужила смерть: подросток безери — редчайшее, драгоценнейшее создание. Но навряд ли стоит объяснять это Мичаллату. — Ты, может быть, считаешь, что ту историю нужно скрыть. Не надо. Твой народ должен знать, что мы сделали с исенджи. Им стоит сказать всю правду.

Эдди пристально на него посмотрел. Интересно, то, что он сделал, считается «пропагандой»? Шан пыталась объяснить ему, что это такое, и лучший перевод, который пришел ей на ум, «оружие фактов», или, что вероятнее, «оружие лжи». Он сказал Эдди чистую правду, и, если момент выбран правильно, правда сработает на них.

— Если безери разумны, то почему они не мечут икру где-нибудь подальше от береговой линии?

— Они ценят место. Я могу показать тебе карту, сделанную задолго до моего рождения, из песка, зажатого между двумя прозрачными раковинами. Почему карты столько значит для них? Потому что они могут жить только в определенных частях океана, с определенной минерализацией воды. Вы можете управлять окружающей средой, а они — нет. Они могут мигрировать в другие места, весьма немногочисленные, но размножаться там — нет.

— Меня интересовал этот вопрос — могут они перебраться в другие места или нет. Не очень-то умно — выбирать то, что делает тебя уязвимым.

— Это оправдывает их участь?

— Нет, но если ты можешь вести себя иначе и при этом избежать многих несчастий…

— Я помню, люди каждый день делают глупости, из-за которых становятся уязвимыми. Они употребляют продукты, которые ускоряют их смерть, и живут в местах, которые подвержены стихийным бедствиям. Может быть, это тоже — оправдание их горькой участи.

— Теперь, когда ты сказал об этом такими словами, я вижу свою ошибку.

— Не издевайся надо мной, Эдди.

— Я вовсе не это имел в виду. Просто звучит очень жестоко.

— Как ты думаешь, Ailuropoda melanoleuca виноват в том, что есть только бамбук?

— Кто?

— Черно-белый медведь, который вам так нравится. Панда.

— Вовсе нет. Это настоящая трагедия. Мы уничтожили их естественную среду. У них не было выбора.

— На самом деле они могли бы есть мелких животных. Но никто не винит их в том, что они заняли строго определенную нишу. Может, дело в том, что они симпатичные и вашим детям нравятся игрушки, их изображающие, а безери напоминают вам пищу.

— Эй, не я установил эти правила.

— А почему люди поощряют в детях любовь к игрушкам — животным в символической форме — и в то же время учат мучить настоящих?

— Приятель, ты победил.

— Игрушки в виде животных… Меня смущает эта привычка.

— Ты задаешь слишком сложные вопросы. В устах журналиста это похвала.

Они поднялись на поверхность и пошли через поля. Эдди набрел на генадина, но тот удрал, пока Эдди пытался заснять его на камеру. Вечер выдался чудесный. Тем вились вокруг нагретого солнцем камня, украшая его новым слоем перламутра.

— Можно задать тебе личный вопрос, Арас?

— А Мджат — это не личный вопрос?

— Я про тебя и Шан. Вы вроде как вместе?

— Что это значит?

— Вы встречаетесь? — Эдди улыбнулся. Арас понял, что его по-доброму, невинно поддразнивают.

— Если тебя интересует, трахаю ли я ее, то да. Это подходящее слово? Она моя исан, и я связан с ней. Я счастлив.

— Вот черт, — обронил Эдди, изменившись в лице. — Ты — ее?

— Будет достаточно просто поздравлений. Ну или можешь подарить нам набор красивых бокалов для вина, Шан оценит.

Эдди, похоже, не знал, смеяться ему или плакать. Арасу нравилось играть в словесные игры с людьми. Они никогда не понимали, говорит ли он что-то прямо, по наивности, или шутит. Иногда он и сам этого не знал.