Икар - Расселл Эндрюс

Бизнес шел отлично, и она не сомневалась, что все будет замечательно, пока сохраняется стабильность в экономике и котировки на рынке идут вверх. Ей нравилось то, чем она занималась, и она чувствовала, что ей все удается. Она доверяла своему чутью, она была уверена в том, что всегда заметит кого-то или что-то «горяченькое». Другие люди явно разделяли с ней эту уверенность.

Она возвратилась в Нью-Йорк, проведя две головокружительные недели — одну в Париже, вторую в Лондоне. Она встречалась с новыми клиентами, новыми агентами. Это была ее первая заокеанская поездка, и она пребывала в полном восторге. Она прекрасно осознавала, что для нее это большой профессиональный шаг вперед, но шаг ей удался. И не просто удался, а с блеском! В Париже она ужинала в «Л'Амбруази», самом дорогом ресторане из тех, где ей до сих пор доводилось бывать. За ужин расплачивалась не она, а клиент, но она не смогла удержаться, подсмотрела цифры в счете и быстро подсчитала в уме, что получилось почти по двести пятьдесят долларов на человека. «Наверное, я впадаю в декаданс, — решила она, — потому что мне это нравится и кажется, что это того стоит». Ужин действительно показался ей стоящим этих денег. Она посетила все музеи, на какие хватило времени. У нее выдался один совершенно свободный день, и она провела его в музее д'Орси, где бродила до закрытия. Ушла только тогда, когда ее об этом настойчиво попросил охранник.

В Лондоне один вечер она просидела в пабе — выпила цистерну пива, весело плясала и слегка утратила контроль над собой. Но все было нормально, никто не имел ничего против. После вечеринки она не поехала в отель. Ей было слишком хорошо, она была навеселе и отправилась домой к одному художнику. Не сказать чтобы он был такой уж профессионал, но он на нее весь вечер пялился, и она решила, что он необыкновенно привлекателен. Это она правильно решила, потому что занятие любовью оказалось необыкновенным. Они еще больше напились и просто голову потеряли друг от друга, и ей безумно понравилась его квартира в доме, стоявшем прямо на Темзе — ну, в восточном районе, с громадными окнами, выходившими на реку и на ту часть города, которая выглядела так, словно тут до сих пор жил Диккенс. На следующий день у нее даже не было похмелья, и кто-то другой повел ее в клуб «Граучо», чтобы обсудить идею выпуска книги: как ей кажется, пойдет ли она в Америке, и если да, то согласится ли она написать введение.

В последний вечер она ужинала одна. Она сама так захотела, то есть заставила себя так поступить, потому что на самом деле немного стеснялась есть на людях одна. Но ей понравилось. Она пошла в одно шикарное местечко в Сохо, в «Шугар-клаб», который дико расхваливали в ресторанном справочнике. Она даже не захватила с собой ни книжки, ни журнала. Просто ела и думала обо всем, что с ней происходит, и позволяла официантам порхать вокруг нее и восторгаться ею, что они и делали.

О господи, какой же утонченной она себя ощущала!

Она даже не слишком расстроилась из-за того, что надо было возвращаться домой. И из-за того, что в аэропорту ее толкали люди, спешившие получить свой багаж. И из-за того, что потом застряла в пробке. И из-за того, что вошла в свою квартиру, которая, кстати, показалась ей теплой и уютной. Она с радостью распаковала вещи, убрала дорожную одежду в корзину для грязного белья и надела мешковатые спортивные штаны и футболку с длинным рукавом с надписью «Марк Энтони». Эту футболку она купила на концерте Марка Энтони в «Гардене».

Единственное, что ей не понравилось, — записи на автоответчике.

Три сообщения от Кида. Он думал, что она уже давно вернулась. Ему очень нужно было с ней поговорить, увидеть ее. Он просил ее позвонить.

Но она не хотела ему звонить. Все было кончено. Она сказала ему об этом еще до отъезда в Европу. А теперь, вернувшись домой после замечательной поездки, она окончательно уверилась в том, что все кончено. Да, было хорошо. Да, ей нравилось. И для нее было полезно. Ее психоаналитик так ей и сказал. Но теперь все кончено. Нужно двигаться вверх и вперед. Настало время отказаться от себя прежней. Настало время стать такой, какой она стремится стать.

Она думала, что ясно все ему объяснила. Не сомневалась в том, что все объяснила яснее ясного. И ей не хотелось снова с ним встречаться, чтобы вновь и вновь повторять то же самое. Она ведь отлично знала, что будет: она даст слабину. Он ей опять понравится (а он ей всегда нравился), и ее к нему потянет (а ее всегда к нему тянуло), и она начнет думать обо всем, что ему о ней известно. Она начнет понимать, как он может снова сделать ее жизнь такой… нежелательной.

Мысль про автоответчик заставила ее злиться. По-настоящему злиться. Она уж было подумала, не позвонить ли психоаналитику, но решила: «Нет, я все смогу сделать сама. Смогу. Я только что вернулась из Парижа и Лондона, я утонченная и умная женщина. Я сама справлюсь».

Она решила, что самое лучшее — игнорировать Кида. Не станет она ему звонить. Да, это будет самое лучшее. Иначе она еще сильнее разозлится.

А собственная злость пугала ее. И это вводило ее в тоску.

Заставляло вспоминать о слишком многом, что давным-давно пора было забыть.

Цель

Странно было снова оказаться так близко к нему. Она знала, где он живет, она начинала кое-что узнавать о его новой жизни; порой ей казалось, что она ощущает его присутствие. Что она чувствует его.

Разумеется, он понятия не имел о том, что она здесь. И хорошо. Только так и могло быть; она это понимала. Увидеться с ним было бы ошибкой. Катастрофой. Он бы не захотел о ней думать. Он бы не захотел ее видеть. Он бы даже не захотел узнать о том, что она жива.

Она повернулась на кровати. Медленно провела рукой по спине лежавшего рядом мужчины. Тот пошевельнулся и проснулся. Не надо было ему говорить. Она совершила ошибку. Но она почему-то подумала, что ему это понравится, что это их сильнее сблизит. Но нет. Это его испугало. Он ничего не сказал, однако она прочитала это в его глазах. Это его встревожило, будто в этом было что-то нездоровое, почти извращенное.

Ну ладно. Теперь все равно слишком поздно, так ведь?

Она часто думала о том, что где-то должно быть такое место, где отстоишь в очереди и получишь билет, с помощью которого можно будет заново прожить какие-то кусочки своей жизни. Переделать их. Сыграть заново, как товарищеский матч по теннису.

Но в жизни ничего переиграть нельзя, верно? И она была тому живым доказательством. И боль в сердце. Она гадала, исчезнет ли когда-нибудь эта боль.

Она уже была склонна думать, что эта боль — ее неотъемлемая частица. Физический придаток. «Встретимся и попьем чаю? О да, меня легко узнать. Мой рост пять футов и шесть дюймов, у меня короткие черные волосы, серые глаза и огромная дырка в сердце».

Мужчина открыл глаза и улыбнулся. Ему нравилось легкое прикосновение ее ногтей к его спине.

Он был красивым парнем, Кид Деметр. Ей нравилось лежать с ним в постели. Ей нравилось быть с ним — нравилось, нравилось, нравилось. Только нравилось, не больше.