Загадочный наследник - Джорджет Хейер

Таким образом, Ричмонду было позволено отправиться в «Семь дубов» без особых проявлений материнских чувств. Правда, несколько материнских указаний Ричмонд все же получил. Во-первых, прежде чем улечься между простынями, которые наверняка окажутся влажными, удостовериться, чтобы его постель в «Короне» была надлежащим образом проветрена. Во-вторых, теплее закутываться на матче (потому что, какой бы теплой ему ни казалась погода, ничего нет легче, чем схватить простуду на открытом воздухе). В-третьих, ложиться спать вовремя, а также помнить, что крабовое масло и жареная свинина губительны для его пищеварения.

Беспечно пообещав держать все эти мудрые наставления в уме, Ричмонд поцеловал на прощанье свою взволнованную родительницу, забрался в фаэтон и, не теряя времени, тут же выбросил их из головы. Однако, когда два дня спустя он вернулся, не став ничуть хуже после своего рискованного приключения, миссис Дэрракотт осталась в неведении о его вероломстве и даже смогла (хотя после больших колебаний) поверить Винсенту, что тот окружил заботой нежное сокровище, вверенное его вниманию.

Тем временем отсутствие двоих любимчиков предоставило лорду Дэрракотту общество единственного представителя мужской половины человечества (поскольку Клод не шел в счет) — своего наследника. Данное обстоятельство заставило его не только брать Хьюго на прогулки по своим владениям, но и возложить на себя неприятную задачу посвятить его во множество финансовых деталей, которыми милорд предпочел бы ни с кем не делиться. Скача ленивым галопом, Хьюго слушал и делал кое-какие замечания. Его светлость пришел бы в ярость, если бы Хьюго потребовал объяснений, которые он имел право потребовать. Но Хьюго не стал задавать никаких вопросов, которые можно было бы истолковать как критические, тем не менее милорд ни в коей мере не почувствовал никакой благодарности за такую выдержку, а позднее с горьким презрением поставил в известность леди Аурелию, что понятия не имеет, за какую такую провинность Бог наградил его простаком с медузой вместо мозгов. Та в свою очередь могла бы выдвинуть целый перечень провинностей, но осталась верна своей традиции — выслушала его светлость в молчании, красноречиво свидетельствовавшем о ее прекрасном воспитании, и лишь в конце тирады заметила, что, со своей стороны, она считает, что майору Дэрракотту сообразительности не занимать, несмотря на скудные школьные знания.

Итак, судя по всему, майор не слишком разочаровал своего деда, достигнув одного: ему в услужение был предоставлен личный камердинер милорда и дан совет обращаться к этому меланхоличному индивидууму за любой информацией, какая только может потребоваться.

Глоссоп, оглядев своего новоиспеченного хозяина безо всякого энтузиазма, сказал с механической вежливостью, что будет счастлив быть в его распоряжении. Хьюго ответил ему со столь же вежливой учтивостью и с гораздо меньшим энтузиазмом, поскольку, по его собственным наблюдениям, у него сложилось не слишком благоприятное мнение о способностях мистера Глоссопа. Прошло не слишком много времени, и каждый удостоверился в несправедливости собственного мнения. Предвзятое поведение камердинера коренилось не в неумении, а в отчаянии, а невежество майора было компенсировано проницательностью, которая разбудила в душе Глоссопа проблеск надежды, что перемены и усовершенствования, которые он давным-давно прекратил навязывать лорду Дэрракотту, возможно, в один прекрасный день осуществятся.

Возвращение Винсента и Ричмонда из «Семи дубов» совпало с приездом в усадьбу Дэрракоттов племянника Кримплшэма. Это был добросовестный молодой человек с серьезными глазами, старший сын в многодетной семье. Его мать, рано овдовевшая, торопила его отъезд с нетерпеливыми увещеваниями доказать, что он стоит исключительной доброты своего дядюшки. Дядюшка же его встретил гораздо более настоятельными увещеваниями, преследующими ту же самую цель, и к тому времени, когда он был препровожден к своему новому хозяину, парень так разнервничался, что почти потерял дар речи. Внушительные размеры майора не рассеяли его тревоги, а вступительная речь его дядюшки не укрепила его уверенности в себе — никто бы не догадался, что молодой человек имеет хоть малейшее притязание назваться камердинером. Его дядюшка выразил надежду, что майор сделает скидку на его неопытность, и лучшее, что он мог сказать, было, что он, дядюшка, верит в то, что его племянник — парень честный и прилежный. Несчастного молодого человека не удивило бы, если бы майор тут же отказался от его услуг, но вместо этого майор отказался от услуг Кримплшэма, что несколько приободрило начавшего уже унывать парня. На вопрос, как его имя, он с трудом произнес:

— Ферринг, сэр, — и осмелился поднять глаза на своего хозяина.

Майор ласково улыбнулся и приободрил парня:

— Эй, не смотри так удрученно! Если твой дядюшка говорил о тебе правду, мы прекрасно с тобой поладим. Мне не нужен слуга, который станет пытаться превратить меня в красавчика с Бонд-стрит, да и в няньке я не нуждаюсь. Ты лишь будешь содержать мою одежду в надлежащем порядке и оказывать всякие другие услуги, но бреюсь я сам и причесываюсь тоже, и если я увижу, что ты поджидаешь меня, чтобы уложить в постель, я тебя тут же выставлю.

Ферринг застенчиво улыбнулся и сказал, что сделает все возможное, чтобы угодить господину. Когда он выложил вечерний наряд майора, стянул с него сапоги, помог освободиться от сюртука и оказал ему всю ту помощь при переодевании, какую тот соизволил принять, то произнес про себя клятву прилагать все мыслимые усилия в своей крайней решимости сделаться незаменимым для хозяина, который, как ему показалось, очень близко приближается к идеалу. Когда Ферринг спускался вниз, в комнату для слуг, то блаженно предвкушал почетное и спокойное будущее, но его грозный дядюшка представил своего племянника сидящим за столом, и дальнейшее превзошло его самые смелые ожидания. Он был лишь скромным молодым человеком и с готовностью занял бы самое скромное местечко за столом, но когда миссис Флитвик пригласила его сесть рядом с ней, напротив влиятельного Груби, камердинера его светлости, Ферринг понял, что по каким-то сверхъестественным причинам занял важное место. Его ликование было омрачено лишь одним: отсутствием матушки при его триумфе.

Ферринг был бы расстроен, если бы узнал, какую зависть вызвало его столь внезапное повышение у его дядюшки, потому что был искрение ему благодарен. Кримплшэму не приходило в голову, когда он рекомендовал Ферринга майору, что ставит своего племянника на более высокое место, чем занимает сам, а когда одиозный Полифант мстительно упомянул ему об этом обстоятельстве, его первым порывом было заявить о своем превосходстве над Феррингом — хотя бы по родственным отношениям.

Но если в столовой господ иерархия была не столь заметной, в комнате для слуг она соблюдалась со всей строгостью. Само собой разумеется, что камердинер наследника был рангом выше камердинера мистера Винсента, а Кримплшэм слыл ярым приверженцем этикета. Более того, хотя он нисколько не сомневался в том, что Ферринг уступит ему пальму первенства, у него не было сомнений и в том, что племянник с такой же готовностью уступит ее и Полифанту. Тщательно взвесив все «за» и «против», Кримплшэм решил, что наиболее достойной линией поведения, которая сильнее всего досадит его недругу, будет настоять на том, чтобы пропустить Ферринга перед собой с улыбочкой, которая будет свидетельствовать о его глубоком понимании всей смехотворности создавшейся ситуации и поможет поддерживать безразличие к своему положению за столом.