По дороге в вечность - Дж. А. Редмирски

– Черт бы их подрал!

Кэмрин вскакивает быстрее, чем в ту злополучную ночь, когда по одеялу проползла змея. Я тоже вскакиваю.

Две коровы, отставшие от стада, беспокойно мычат, будоража остальных.

– Давай-ка поскорее убираться отсюда, – говорю я, протягивая Кэмрин руку и помогая ей встать.

Мы подхватываем одеяло, но бежать, волоча его за собой, неудобно. Я нагибаюсь, торопливо складываю его и догоняю Кэмрин. Она бежит, крича и смеясь.

– Аааа! – воплю я, заехав ногой в коровью лепешку.

Кэмрин давится от смеха. Она уже не бежит, а бредет, спотыкаясь и внимательно глядя под ноги. Босоножки Кэмрин не приспособлены для бега по полям. Я что есть силы очищаю «унавоженный» ботинок о росистую траву.

– До сих пор не верится! – хохочет она, когда мы, запыхавшись, оказываемся возле машины.

Кэмрин слегка приседает, пытаясь успокоить дыхание.

Я сам дышу ртом, но сейчас меня больше заботит пострадавший ботинок. Остатки навоза, застрявшие в рифленой подошве, пытаюсь счистить, шаркая ногой по асфальту.

– Чертовы коровы!

Кэмрин садится на капот, свесив ноги.

– Ну что, теперь мы можем сказать: «Мы сделали это»? – со смехом спрашивает она.

Я стою, успокаивая дыхание и глядя на нее. До чего же она красивая. Мне нравится ее улыбка, такая искренняя и бесхитростная.

– Да, – говорю я. – Этот пункт нашего списка задач мы выполнили.

– Отлично. – Я снова принимаюсь очищать подошву.

– По-моему, травой чистить лучше, – бросает Кэмрин. – А так ты лишь втираешь навоз во все выемки.

Прыгаю в траву и двигаю ногой под разными углами.

– С каких это пор ты стала специалисткой по коровьему навозу?

– Думай, что говоришь, – предостерегает меня Кэмрин, усаживаясь на водительское сиденье.

Она включает мотор. «Шевель» фырчит, готовый тронуться с места. Глаза Кэмрин озорно поблескивают. Она выставляет левый локоть в окошко и… медленно проезжает мимо меня.

Сердито грожу ей пальцем, отчего ухмылка Кэмрин становится еще шире.

– Ты же не бросишь меня здесь! – ору я.

Конечно не бросит. Это всего лишь шутка.

Машина удаляется. Какое-то время я просто стою и кричу Кэмрин, чтобы прекращала свои шуточки. А машина удаляется…

Я пускаюсь вдогонку.

Первое, что приходит в голову, когда подъезжаешь к Новому Орлеану, – это слова «дом, милый дом». Местность становится все более знакомой, и кровь начинает бешено нестись по жилам. Вековые дубы, прекрасные исторические здания, озеро Пончартрейн, «Супердоум», красно-желтые трамваи, похожие на игрушки. И конечно же, Французский квартал с неизменным уличным саксофонистом. Кажется, что из реального мира мы въезжаем в старую открытку с видом Нового Орлеана.

Я смотрю на Эндрю. Он награждает меня мимолетной улыбкой и откидывает солнцезащитный козырек. Мы сворачиваем на Ройял-стрит. Мое сердце бешено колотится и трепещет (если такое возможно одновременно), когда я вижу «Холидей-инн». Десять месяцев назад в этом отеле произошло столько всего. Нет, для меня это не просто отель… Для нас обоих.

– Я подумал, что ты захочешь снова остановиться здесь, – говорит Эндрю и теперь улыбается во весь рот.

Я вся во власти воспоминаний. Даже не могу ему ответить, а лишь улыбаюсь и киваю.

Достаем из машины наши пожитки и толкаем входную дверь. Интерьер ничуть не изменился. За стойкой администратора – две женщины. Кажется, в прошлый раз мы их не видели.

Краем уха я слышу, как Эндрю спрашивает, свободны ли наши прежние номера. Оглядываюсь по сторонам, торопясь впитать атмосферу отеля.

Боже, как же я скучала по этому месту!

– Да, эти номера свободны, – слышу ответ служащей. – Вы хотите снять оба?

Ее вопрос привлекает мое внимание.

Эндрю поворачивается ко мне, желая узнать мое мнение.

Перевешиваю сумку на другое плечо. Никогда бы не подумала, что мне будет так трудно принять решение.

– В общем-то… – По-прежнему в нерешительности, я смотрю на Эндрю, потом на служащую. – Даже не знаю… Может, ограничиться одним, в котором мы… – Замолкаю. Не хочу, чтобы эта женщина приняла нас за шестнадцатилетних несмышленышей. Награждаю Эндрю выразительным взглядом и добавляю: – Тот, где мы скрепили наше соглашение.

У Эндрю вытягиваются губы, но он улыбается, доставая из бумажника кредитную карточку.

Вскоре мы идем к лифту и поднимаемся на наш этаж. В коридоре я продолжаю впитывать знакомую атмосферу. Мне дорого и значимо все, вплоть до цвета стен. Они тоже часть моих воспоминаний, пусть и достаточно скромная. Надо же, мы снова здесь… Я вот-вот зареву от счастья. Но возбуждение перевешивает, и я обхожусь без слез.

Эндрю останавливается между дверями наших прежних номеров. Его плечи обвешаны сумками, плюс подаренная мною электрогитара. Он все собирался купить для нее футляр, но пока не нашел подходящего.

– Правда странно… снова оказаться здесь? – спрашивает он, глядя на меня.

– Странно, но в хорошем смысле.

Мы стоим, глядя друг на друга и на двери. Потом Эндрю вставляет электронную карточку-ключ в дверь снятого номера и отпирает замок.

Это и в самом деле похоже на возвращение в прошлое. Дверь медленно открывается, словно все чувства, испытанные нами в прошлый раз, никуда не исчезли и преданно дожидались нашего возвращения. Теперь они нас приветствуют. Мы входим, и я вспоминаю каждую ночь, проведенную здесь: в одной постели с Эндрю и порознь. На этом месте я стояла в прошлый раз, когда Эндрю уложил меня и сделал своей женщиной. Поворачиваюсь к окну, выходящему на оживленные улицы Французского квартала. Вспоминаю, как Эндрю сидел на этом подоконнике, играя на акустической гитаре. А оставаясь одна, я танцевала и пела «Barton Hollow». Вот и дверь в ванную. Эндрю открывает ее и щелкает выключателем (его всегдашняя проверка). Мой взгляд падает на пол. Я вспоминаю, хотя и смутно, ночь, когда он спал рядом.

Наверное, самые потрясающие воспоминания связаны с самыми невероятными местами. Лишнее подтверждение тому, что спонтанность ярче и дарит больше счастья, чем тщательно распланированная жизнь. И вообще все тщательно распланированное.

– Не знаю почему, но у меня такое чувство… – Я поворачиваюсь к Эндрю. – Все эти месяцы пути – они были нужны лишь затем, чтобы мы приехали сюда. В этот город. В этот отель.

Меня удивляют собственные слова, и я тут же сомневаюсь, стоило ли их произносить. Причин нашего путешествия могло быть множество, и все-таки… нам действительно требовалось приехать сюда.