Самоход. "Прощай, Родина!" - Юрий Корчевский

Помпотех спрыгнул на снег.

– Топливо кончилось, – огорчился Виктор.

Хотя бы еще с полсотни метров проехал, а то на въезде, у раскуроченных ворот.

– Ничего, считай – уже дома. Переночуй у моих парней, а завтра к командиру.

От ночи осталось уже совсем немного. Виктор прошел в мастерские – там комната была, с печкой, нашел место на полу, сразу у двери, и улегся. Однако уснуть не получалось, болели руки и ноги. Он крутился до утра, а когда проснулись ремонтники, направился к командиру бригады. Каждый шаг давался ему с трудом, в ступни будто сотни иголок вонзили.

Доложив по форме, рассказал, как проходил бой, как выбрался, как угнал тягач.

Комбриг лишь недоверчиво качал головой:

– Стрелков, лично я тебе верю, но особист с тобой побеседует. Подожди в коридоре…

Видимо, комбриг позвонил по полевому телефону, поскольку особист заявился быстро.

– Стрелков, идем со мной.

Старлей шел быстро, Виктор же ковылял, передвигаясь с трудом.

– Ну что ты как корова?

– Руки-ноги поморозил сильно.

Особист завел его в маленькую комнатушку.

– Документы при тебе?

Виктор молча достал из кармана удостоверение. Особист осмотрел его, кивнул:

– Расскажи подробно, как было.

Виктор рассказал о бое – как их подбили, как он воевал на «сучке», как его контузило. Потом – как немцев гранатами закидал, как тягач угнал, как автоколонну разгромил. И уже затем – о встрече на дороге с нашими пушкарями и о том, как отбуксировал на рембазу «горбач».

– Складно рассказываешь. Вроде на правду похоже… Если бы ты к немцам попал, документов личных не было бы. Они их первым делом отбирают – как и оружие. Ты пистолетик-то на стол положи…

Виктор вытащил из кобуры «кольт» и положил его на стол.

Любой пистолет или автомат можно найти на поле боя – наш или немецкий. А вот «кольт» редкостью тогда был, поскольку приходил с танками, одна штука на «шерман» – для командира.

– Я пока пушкарей найду, что на дороге стояли. А ты в медвзвод сходи.

– Так точно!

Виктор вышел в коридор и осел – ноги уже не держали его. Отдохнув, поднялся и поковылял в медпункт.

Там фельдшер, вначале осмотрев руки, заявил:

– Обморожение.

– Сам знаю, после контузии в самоходке долго пролежал.

– Сейчас мазью намажу и перебинтую.

– Руки – ерунда, ноги у меня… Ходить не могу.

– Разувайся.

А вот с этим была проблема: ноги распухли, и снять сапоги было невозможно.

Поколебавшись, фельдшер разрезал голенища ножницами и еле стянул их. Резать почти новые сапоги было жалко, но иного выхода он не видел. В валенках в танке несподручно – педали не нажмешь. Да и скользят они по броне, намокают, топливо впитывают, масла – на танке с этим беда. Комбинезоны вечно замаслены – то пушечным салом, то смазкой от снарядов, то моторным маслом. И запашок соответствующий.

А вот портянки – хорошие, фланелевые, никак не хотели сниматься. Кожа на ногах полопалась, портянки пропитались сукровицей, прилипли – не отодрать. Их отмочили теплой водой и кое-как сняли, местами – с кусками кожи.

Виктор увидел свои ступни, и ему стало жутко. Он слышал, что при серьезных формах обморожения ступни ампутируют.

Растерялся и фельдшер. Он привык к ранениям и ожогам – у танкистов в бою чаще всего ожоги и случаются. Обморожения же – у пехотинцев, которые в окопах сутками сидят.

– В медсанбат тебе надо, лейтенант, а то и в госпиталь. Не моего уровня такое лечение.

Виктор, сам увидевший свои ноги, был не на шутку испуган. Как без ног жить, если врачи примут решение их отрезать?

– Я не против, но сейчас ехать не могу, у меня особист документы забрал.

– Тогда занимай койку, я тебе мазь наложу.

Из всех мазей здесь была одна – вонючая мазь Вишневского.

Фельдшер щедро намазал ею ноги Виктора, забинтовал их и для передвижения принес валенки огромного размера с отрезанными голенищами – получилось что-то вроде войлочных тапочек.

В медпункте было тепло, на топчане лежал матрац – дело на войне почти невиданное.

Виктор снял куртку, улегся и почувствовал, что забинтованные места колоть стало, как иголками, наверное отходили под воздействием мази.

Виктор устал, вымотался, очень хотелось спать. Однако боль не давала уснуть, и он никак не мог найти себе места.

Фельдшер заметил это.

– Спирту махнешь?

– Давай.

Фельдшер налил полстакана спирта, а на закуску принес кусок хлеба с американской консервированной колбасой.

Виктор выпил спирт, закусил его бутербродом, и показалось – отпустило. Он разомлел и уснул.

Проснулся же от громкого разговора.

– В госпиталь ему надо, – доказывал фельдшер, – ноги у него сильно поморожены, как бы ампутировать не пришлось.

– Я ненадолго, только документы отдать.

В комнатушку, где в ряд стояло четыре топчана, вошел особист.

Виктор сел на топчане.

– Лежи, лейтенант. Держи свои документы и пистолет. Твое счастье – полковая разведка утром из рейда вернулась. Сказали, что видели, как какой-то сумасшедший на танке без башни пронесся, автоколонну немецкую уничтожил. Они рядом были, фрица в плен взяли – из той колонны, кстати. Занятный немец, фельдфебель из роты снабжения. Много чего интересного рассказал – они же по всем частям ездили. Ну, тебе это уже неинтересно.

– Выходит – повезло мне. А вы не верили…

– Служба у меня такая, лейтенант. Выздоравливай!

Особист вышел, и тут же в дверях показался фельдшер.

– Я к комбату ходил. Сейчас транспорт подойдет – в медсанбат тебя отвезем, пусть там решают.

Через некоторое время подъехал крытый брезентовый грузовик ЗИС-5. Виктору помогли подняться в кузов, где уже лежала большая охапка сена – все помягче будет.

Грузовик трясло, временами он буксовал, но уже через час Виктора доставили в медсанбат. Поступающих раненых было мало, и его приняли быстро.

Увидев его форму, хирург потянул носом:

– Танкист?

– Так точно.

– Горел?

– Отморозил.

Врач удивился:

– В траншее сидел, что ли?

– Подбили нас, без сознания провалялся на морозе. Сколько – не знаю, часы остановились. Но, думаю, часов восемь-десять.

Врач осмотрел Виктора, наложил новые повязки.