Следы на песке - Джудит Леннокс

Вскоре в дом на Девоншир-плейс стали стекаться друзья Николь. Она ходила и в театры, и в «Кафе Ройял». И все же кое-какие мысли не давали ей покоя. Если Дэвид — тот самый Единственный, тогда почему ей нужны другие? Если она по-настоящему любит Дэвида, почему не осталась ждать его в Комптон-Девероле? А поскольку эти мысли докучали ей только когда она оставалась в одиночестве, Николь постаралась устроить так, чтобы у нее всегда была компания.

Один Тьери заметил ее беспокойство. Ближе к утру он выдворил всех гостей и отнял у Николь бокал и сигареты. Потом сунул ей в руки стакан горячего молока.

— Это полезно для ребенка, — сказал он. — Укрепляет зубы и кости.

Он заставил ее сесть на диван, подсунул под ноги подушки, а сам устроился рядом на подлокотнике. Николь отпила молока, и Тьери сказал:

— Поезжай домой, Николь. В свой чудный загородный домик.

— Скоро уеду, — с улыбкой пообещала она. Тьери обладал мрачной красотой, но высокие скулы и опущенные вниз уголки глаз придавали его лицу сардоническое выражение. — Завтра должны прийти Фредди и Джерри.

— Да это же просто молокососы, — пренебрежительно отозвался Тьери.

— Они чертовски красивы и обаятельны.

Он закурил короткую черную сигару.

— Ты изматываешь себя, чтобы избавиться от каких-то мыслей. О чем же тебе так не хочется думать, Николь?

Она насупилась, но промолчала.

Тьери не отставал:

— О ребенке? Может быть, ты боишься родов?

Она сказала:

— Наверное, роды — это ужасно, раз все говорят, что это ужасно, но, честно говоря, я никогда не думала о том, как это будет на самом деле.

— Ты до сих пор не уверена, что хочешь иметь ребенка?

Николь пожалела, что позволила ему заговорить на эту тему.

Попутно она спросила себя: «А что если Тьери и есть тот Единственный?», но отмела эту мысль (с облегчением) на том основании, что в его обществе ей всегда было как-то не по себе.

— Разумеется, я хочу ребенка. — Она отставила стакан с молоком: в нем плавали отвратительные пенки. — Дэвид будет очень рад сыну. Род Кемпов тянется, не прерываясь, с шестнадцатого века.

— В самом деле? — Тьери насмешливо улыбнулся. — Ну, для Дэвида, несомненно, это очень важно. Но не для тебя, Николь. Ты же цыганка. Собственно, поэтому бедняга Дэвид в тебя и влюбился.

— Для меня важно то, что важно для Дэвида, — страстно сказала Николь. — Я хочу, чтобы он был счастлив.

— Только потому, что ты чувствуешь себя перед ним виноватой.

— Неправда! Я люблю его!

Он посмотрел на нее.

— Допустим. — Некоторое время он молча курил, потом сказал: — Если ты действительно желаешь Дэвиду счастья, тогда отправляйся в свой загородный дом. Ты изнуряешь себя, Николь.

— Тоже мне нянька нашлась! — фыркнула Николь. — Ты упустил свое истинное призвание, дорогуша. Тебе бы колясочку в парке катать.

Николь попыталась встать, но это было не так-то просто, и Тьери пришлось ей помочь. Он поставил ее на ноги, но не отпустил сразу, а тихо сказал:

— Если бы не это, — он посмотрел вниз, на «бугор», — то я бы не наливал тебе молока и не подкладывал под ноги подушки, Николь. Я бы занимался с тобой любовью.

Она вскрикнула:

— Как ты смеешь!

— О, я бы посмел! И ты бы позволила мне. — Он погладил кончиками пальцев ее шею, и по всему телу Николь пробежала дрожь. — Я бы, как я уже сказал, занялся с тобой любовью. Но сейчас, когда ты носишь ребенка от Дэвида, — его рука переместилась и очень нежно погладила округлость ее живота, — это было бы для меня все равно, что подбирать объедки с чужого стола.

Она в ярости зашипела:

— Я люблю Дэвида! Говорят тебе — люблю!

Тьери отпустил ее.

— Разумеется, любишь. Но, наверное, недостаточно сильно. — Он взял свой китель и фуражку. — А теперь марш спать, Николь.

На следующий день в ушах у Николь все еще звучали, тревожа, слова Тьери, и поэтому она позаботилась о том, чтобы не оставить себе ни минуточки свободной. За ланчем в ресторане «Савой» последовал пикник с друзьями Ральфа в Хемпстед-Хит, потом был ужин в «Бритиш Ресторан» с кое-какими знакомыми из Би-би-си, затем — ревю в «Крайтерионе». После ревю все отправились в клуб «Гвозди» на Бик-стрит. На Николь было одно из платьев от Фортуни, которые ей нашла Фейт: цвета устричной раковины, в тон ее бледности. К своему неудовольствию, Николь заметила в толпе Тьери. Назло ему она много танцевала и смеялась. Ноги у нее гудели, и когда она чересчур резко вставала, у нее немного кружилась голова, но Николь отнесла это на счет усталости. Признать недомогание для нее означало бы, что ребенок все-таки одержал верх, что он заставил ее измениться, что она принадлежит ему, а не наоборот.

Канадский юноша учил ее новому танцу, как вдруг ее головокружение резко усилилось, весь клуб озарился яркими звездами, а потом пошел темно-зелеными кляксами. Когда к Николь вернулось сознание, она лежала на скамейке. Кто-то сказал: «Дайте ей воздуху», и на лицо ей легла кислородная маска. Кто-то другой попытался влить ей в рот бренди. Женский голос произнес: «Не хватало еще, чтобы она тут разродилась», и Николь, которая никогда не плакала, вдруг почувствовала, что ей очень хочется заплакать.

Ее спас Тьери: осторожно вынес на руках, усадил в машину и отвез на Девоншир-плейс. Николь была уверена, что он начнет глумиться над ней, но ошиблась. Наутро она сидела в постели, бледная и обессиленная, и смотрела, как он упаковывает ее вещи. Потом он отвез ее в Комптон-Деверол. Поскольку дело было летом, бесчисленные окна и дымовые трубы не были видны, пока автомобиль не въехал на буковую аллею. Каменные колонны показались Николь тюремными решетками, а огромный темный дом навис над нею и поглотил ее.

Однажды Фейт появилась на Мальт-стрит во время утреннего приема. Гай вышел из кабинета, чтобы вызвать следующего пациента, а она тут как тут — сидит между мужчиной с забинтованным пальцем и юношей с угрями. Он побледнел — прямо-таки почувствовал, как с лица сошла краска, — потому что платье Фейт спереди было испачкано кровью.

— Это не моя кровь, Гай, это Рафлеса, — поспешно сказала она, указывая на лохматого грязного пса неизвестной породы, который лежал у нее на коленях. — Я нашла его по дороге сюда. — Он наступил на битые стекла. Я перевязала ему лапу куском от своей нижней юбки, но кровь все равно сочится. Я не знаю, где можно найти ветеринара, и подумала, может быть, ты… — Она с надеждой взглянула ему в глаза.

Гай пригляделся к псу. В эти дни в Лондоне осталось мало собак: одних хозяева забрали с собой в эвакуацию, другие взбесились из-за грохота бомбежек, и их пришлось отлавливать. Пес, которого подобрала Фейт, был, судя по всему, из более крутого теста.

Гай сказал: