Далекие берега. Навстречу судьбе - Ромэн Сарду

Шеннон каждый день ходила в «Красный мундир». Кен и Марсия Гудрич оказались хорошими хозяевами, добродушными, щедрыми и колоритными.

— Видеть, как они постоянно ссорятся, осыпают друг друга обвинениями, в которые сами не верят, — это для меня забава, — говорила Шеннон. — Можно подумать, что они играют в какую-то игру.

Гудричи рассказали, что они приехали с Барбадоса.

В жилах Марсии текла кровь племени аравак. Именно поэтому обе семьи не одобрили этот брак, и Гудричи предпочли уехать в Англию.

Лавка «Красный мундир», приобретенная семь лет назад за триста фунтов, оказалась невыгодным делом. Английская пехота, поддерживаемая в свое время Кромвелем, постоянно сокращалась в пользу флота. Кен и Марсия надеялись, что когда-нибудь им удастся перепродать «Красный мундир» каким-нибудь «глупцам» и осуществить свою мечту. Для нее это был маленький домик на севере Лондона, около бухты Хампстед, для него — рыболовецкая хижина на берегу Ла-Манша.

Появление Шеннон стало для них глотком свежего воздуха. Она хорошо работала, благодаря ей они могли продавать больше товара и специализироваться на пришивании пуговиц.

В мае 1723 года Джон Хаггинс-младший, сын управляющего Флит, неожиданно нанес визит в «Красный мундир».

— Вы довольны Шеннон Глэсби?

— Мы очень ею довольны, спасибо.

— Можно ли сказать, что ее присутствие пошло на благо вашему заведению?

— Безусловно.

Хаггинс-младший без обиняков потребовал от Гудричей, чтобы они выделяли ему часть из денег, которые получала узница Флит.

— Если вы откажетесь делать этот «дружеский взнос», мы найдем надлежащий повод, чтобы поместить ее в одиночную камеру, и тогда она не будет ходить к вам.

Такова была цена за «рекомендацию» его отца.

Кен Гудрич был вынужден согласиться.

— Мы никогда так с тобой не поступим, бедная кошечка! — сказал он позднее Шеннон. — Решено: мы будем платить этим мерзким гадам Хаггинсам.

В глубине души Шеннон была удовлетворена таким поворотом дела. Вернувшись в свою комнату во Флит, она записала дату, время и сумму, выплаченную Джону Хаггинсу-младшему, и спрятала листок в надежное место. В северной стене комнаты, за камнем, который было легко вынимать, был сделан тайник.

«Никогда не раскисать».

Таков был нравственный портрет молодой женщины.

После рождения сына у Шеннон созрел план. С годами этот план превратился в навязчивую идею: она хотела искоренить злоупотребления, царившие во Флит.

Обремененная астрономическими долгами, унаследованными от Бата Глэсби, Шеннон понимала, что у нее есть все шансы окончить свои дни во Флит, а у ее сына — провести там лучшие годы. Хаггинсы терроризировали узников, отбирая у них жалкие крохи, чтобы окупить пять тысяч фунтов, заплаченных за пожизненную и наследственную должность управляющего тюрьмы.

Шеннон пугали их преступления.

В прошлом году они удерживали «в заложниках» труп несостоятельного ткача, отказываясь выдавать его семье до тех пор, пока родственники не заплатят восемь фунтов, которые тот задолжал за разрешение выходить за пределы тюрьмы. Труп разлагался на протяжении шести недель, распространяя зловоние по всему дому Убогих.

Зимой узники часто умирали от холода и голода, как, например, французский гугенот Катремер де Креки, попавший во Флит из-за двенадцати фунтов, которые он задолжал своему булочнику! Хаггинс-младший насиловал женщин. Отец и сын обкрадывали правительство, поднимая расценки, установленные судом по делам о несостоятельности. Если они получали новую мебель, купленную на общественные деньги, то либо присваивали ее, либо сдавали должникам внаем, что было противозаконно. Они воровали дрова, продавали документы, которые должны были выдавать бесплатно. Стремясь увеличить доход, приносимый Господским домом, они запихивали заключенных в бильярдную и сдавали вакантные комнаты лондонцам, которым не был вынесен приговор за несостоятельность. Что уж говорить о мзде, которую они взимали со всех торговцев, живущих в тюремных границах Флит и даже за их пределами, о чем красноречиво свидетельствовал случай, произошедший с Гудричами.

Шеннон Глэсби верила, что помочь покончить с таким нечеловечным обращением может только скандал. Она записывала все случаи дурного обращения, жертвой или свидетелем которых была, поскольку хотела сообщить обо всех преступлениях в форме петиции, адресованной главному судье, сэру Питеру Кингу, а также всему населению Лондона.

Ее замысел заключался в том, чтобы устроить революцию в тюрьме Флит, имевшей многовековые традиции.

Несколько узников, к которым Шеннон питала особое доверие, такие как Брайлесфорд и Мобри, рассказывали ей, что некий разорившийся типограф, бывший заключенный Флит, Мозес Питт, написал и опубликовал в 1691 году труд под названием «Крик угнетенных», в котором поведал обо всех ужасах, которые приходится терпеть несостоятельным должникам в большинстве долговых тюрем Англии, но эта книга, по сути, ничего не изменила.

— Мозес Питт критиковал пенитенциарную систему в целом, — говорила на это Шеннон. — Он призывал судей судить других судей, поэтому его затея была обречена на провал. Я же хочу разоблачить Хаггинсов, и только их одних.

— Но каким образом?

— Сделав то, чего не сделал Мозес Питт: привлечь на нашу сторону кредиторов. Если они узнают, до какой степени алчность и лихоимство Хаггинсов тормозят, если не сказать отдаляют погашение долгов, разгорится скандал. Они бросятся в суд, и это ускорит падение Хаггинсов!

В пользу доводов Шеннон говорил еще один факт: с тех пор как Хаггинсы стали управлять Флит, резко участились случаи побегов. Должники предпочитали кандалы Ньюгейта издевательствам тюремщиков.

— Все сбежавшие должники — это потери кредиторов!

Весной 1723 года Хаггинсы грабили двести девять несостоятельных должников, не считая более пятисот человек, вырванных из их лап родственниками. Пусть родственники не подвергались таким же мытарствам, но часто случалось, что при их посещении тюрьмы Хаггинсы, стремившиеся усилить давление на неаккуратных плательщиков сознательно издевались над их женами и детьми.

Филипп Глэсби и Ребекка Стэндиш с самого рождения жили в неволе. Они знали каждый уголок тюрьмы, который всегда мог превратиться в площадь для игр. По странному стечению обстоятельств тревогу у них вызывал город за стенами тюрьмы, жители огромного Лондона. Воображение заменяло им свободу: они жили среди ужасов Флит, но не замечали их.

Впрочем, если девятилетний Филипп по-прежнему ничего не видел, Ребекка, которая была на три года старше мальчика, постепенно все меньше заблуждалась относительно окружавшего их мира.

Первого июня, когда они забрались на щипец крыши башни дома Убогих, откуда могли видеть главный двор, берега Флит и любоваться солнцем, садящимся за крыши Лондона, Ребекка произнесла: