Военный врач. Хирургия на линии фронта - Дэвид Нотт

Мне, однако, в приемный покой было лучше не соваться – народу там было гораздо больше, чем в операционных. Безопасность была превыше всего, как не уставал напоминать мне Аммар. Вокруг бродили вооруженные экстремисты, в том числе члены ИГИЛ[89], чья база находилась совсем недалеко от того места, где мы работали, в районе Кади-Аскар. Было крайне важно, чтобы я держался в тени – на тот момент я был почти наверняка единственным представителем Запада в Алеппо, и мое похищение стало бы серьезным ударом. Я все время находился на больничной территории, покидая ее, лишь когда ездил в другие больницы. Таким образом, большую часть времени я проводил в операционной.

Лишь однажды мы допустили ошибку, когда ехали из М10 обратно на М1 с новым водителем. Он свернул на дорогу, которой обычно избегали, и мы оказались у штаб-квартиры ИГИЛ[90] с развевающимися на крыше черными флагами и вооруженными охранниками в черной одежде у дверей. Аммар первым осознал, что водитель ошибся. Разворачиваться было уже поздно, это привлекло бы ненужное внимание. Когда мы подъехали к зданию, он, быстро сообразив, крикнул мне, чтобы я пригнулся, и велел водителю давить на газ. Нас чудом пронесло – эта штаб-квартира стала тюрьмой и камерой пыток для многих мирных жителей Алеппо. Кроме того, ходили слухи, что одного из хирургов «Врачей без границ», работавшего в пригороде Алеппо, забрали туда на допрос, а затем убили.

Абдулазиз рассказал мне, что в ноябре 2012 года принял у себя британского хирурга-ортопеда Аббаса Хана, который хотел помочь в М1. На следующий день после приезда его видели выходящим из больницы с фотоаппаратом в руках. Охранникам на входе он сказал, что хочет прогуляться. Судя по всему, по дороге он попал прямо в руки правительственных войск.

Когда он пропал, его мать из кожи вон вылезла, пытаясь отыскать, и в итоге его удалось найти в тюрьме Дамаска благодаря неофициальной помощи посольств Индии и России. Все попытки освободить его не увенчались успехом, а тринадцать месяцев спустя британский коронерский суд установил, что он был убит сирийским режимом в декабре 2013 года. Власти отрицали это, утверждая, что он повесился, но им никто не поверил.

Аббас-Хан был женат, у него было двое детей. Я познакомился со всей его семьей, включая мать, которая все еще в шоке и до сих пор не верит, что такое могло случиться. Совсем недавно я прочел первую лекцию в память Аббас-Хана в Королевском колледже Лондона, где он учился на врача. Что ж, по крайней мере, его имя продолжило жить.

Только в тот первый день в М1 привезли одиннадцать мирных жителей, подстреленных снайперами. Одна из самых частых причин смерти при огнестрельных ранах – обширное кровотечение.

Выживание часто зависит от быстрой транспортировки пациента после того, как стихнут выстрелы. Поскольку мы работали в больнице М1, которая находилась неподалеку от перехода Карадж-Эль-Хаджез, нам были слышны выстрелы, и раненых обычно доставляли в течение всего пяти-десяти минут.

Впрочем, не всем так везло. Как только снайпер начинал палить, толпа разбегалась в разные стороны в поисках укрытия, зачастую оставляя раненого лежать посреди дороги. Было слишком опасно подходить к этому человеку, чтобы помочь: любой, кто сделал бы это, сам стал бы мишенью. Мне казалось совершенно немыслимым, что снайпер из правительственных войск мог сидеть в гостиничном номере и хладнокровно расстреливать мирных жителей из своей же части города, лишь бы помешать им раздобыть еду. Правительство между тем настаивало, что любой мирный житель, переходивший в захваченную повстанцами восточную часть Алеппо, автоматически считался террористом.

Врачи в больнице М1 рассказали мне, что потеряли много пациентов из-за простреленных крупных артерий, – они нуждались в интенсивном обучении. Я сразу же согласился читать по вечерам лекции и проводить для всех желающих практические занятия, чтобы показать свои лучшие приемы – познакомить их с новыми методами работы или такими хитростями, как правильное положение рук на хирургических инструментах, позволяющее сэкономить время за столом.

На следующий день нас рано утром разбудил шум пролетающих над больницей сирийских реактивных самолетов. Я был не в состоянии пошевелиться от усталости, но вскоре в дверь постучали. Добравшись до операционной, мы увидели мальчика лет пятнадцати, которому проводили непрямой массаж сердца, готовя к операции. Стоявший у операционного стола анестезиолог на вид был лишь на год или два старше этого мальчика – тем не менее он успешно интубировал пациента и теперь устанавливал в подключичную вену катетеры для вливания жидкостей. Взглянув на кардиомонитор, я увидел предсмертный сердечный ритм – ненормальные электрические импульсы в сердце, указывающие на неотвратимую смерть.

На груди мальчика была глубокая рана, а еще несколько – на животе и ногах. Очевидно, он пострадал от удара ракеты или снаряда: его ранили либо осколки самой бомбы, либо куски отлетевшей кирпичной кладки или других обломков.

Секунду-другую я наблюдал за происходящим. В это время один из молодых хирургов полил йодом живот мальчика, подготовив его к операции. Он сделал длинный разрез от груди до лобка, а поскольку его коллега продолжал выполнять непрямой массаж сердца, оттуда, словно зубную пасту из тюбика, выдавило наружу кишки. Кровотечения в брюшной полости не было. Казалось, этот разрез сделан совершенно бездумно – чуть ли не на автомате, а не на основе наблюдаемой клинической картины. Я быстро осмотрел голову, шею и ноги мальчика – все они выглядели нормально. Ему все еще продолжали делать непрямой массаж сердца, и было непросто понять, в чем проблема. Я предположил, что повреждено само сердце, потому что рана в груди находилась на его уровне.

Сердце находится в перикарде, или околосердечной сумке, – плотном мешке из соединительной ткани, который окружает и защищает его. При повреждении сердца этот мешок заполняется кровью, и она сдавливает сердце, мешая его нормальной работе, – такое состояние называется тампонадой сердца и чревато катастрофическими последствиями. Венозное давление повышается, в то время как артериальное падает. Если приложить стетоскоп, то вместо уверенного стука можно услышать лишь приглушенные шумы.

Если я был прав и у мальчика действительно развилась тампонада сердца, он уже был на грани смерти – сердце сдавило настолько сильно, что оно перестало биться. Я был уверен, что ему необходима торакотомия – вскрытие грудной клетки с рассечением перикарда, чтобы сначала снять давление, а затем получить доступ к самому сердцу. Между тем действовать следовало осторожно. Я только что приехал, и они совершенно меня не знали. Если вмешаюсь, я должен непременно оказаться прав, причем сделать это нужно было в подходящий момент. Остальные хирурги должны были понять, что, если ничего не предпринять, мальчик умрет.