Игра Мелины Мерод - Александра Гром

Ничего себе «байки»! Меня возмущает халатность, проявленная руководством двух компаний-гигантов, но я вспоминаю, с какой целью прибыла во Франкет:

— Что конкретно произошло, когда ваш сын управлял дирижаблем одиннадцать лет назад?

— Он слишком сильно отклонился от курса, а когда увидел это, принял единственно правильное решение. В тот день в портале погибло много человек, но если бы Жоэль не повёл дирижабль в кольцо, не выжил бы никто. Он понимал: времени на прохождение кольца оставалось катастрофически мало, но времени на разворот не было вовсе. Поверни он в другую сторону, дирижабль разбился бы об обод.

— Но почему об этом никто не знал и не знает?! — возмущается Роже. Похоже, мой помощник позабыл о том, что мы вообще-то не с другом беседуем, а с подозреваемым.

— Господин Рейн, вы уже не так молоды, чтобы задавать подобные вопросы! — смеётся старик. — Представьте себе, какую прибыль получают обе компании. В сравнении с этими суммами любой риск выглядит минимальным. И представьте себе, сколько денег они потеряли бы, приостановив полёты, пока выясняли, какие заклятья конфликтуют и какие условия служат катализатором для этого процесса! Не стоит забывать и о затратах на сами исследования! Гораздо дешевле связать работников договорами о неразглашении, а особо разговорчивых — заклятьем Верности. В стандартном договоре обеих компаний прописан пункт о согласии сотрудника на проведение этого магического действа, если того потребуют интересы организаций.

— Но ведь имел место прецедент, — замечает Роже более спокойным тоном.

— Согласен, — кивает господин Росери, — и только после этого они зашевелились и устранили-таки причину проблем. Только побудительный фактор остался прежним — деньги. Падающие дирижабли — не лучшая реклама для самого безопасного и быстрого вида транспорта! Однако успехи «Лер» и «Диволь» в деле совершенствования их детищ уже не имеют отношения к моему сыну, поскольку на момент его заключения под стражу, до них оставалось ещё несколько лет.

— Неужели, адвокату не пришло в голову воспользоваться этой ситуацией для защиты вашего сына? — удивляется мой помощник. Что-то он никак не уймётся!

— Воспользоваться ситуацией пришло в голову мне. Во-первых, мы отказались от предоставленного адвоката. Во-вторых, для защиты сына я нанял специалиста из Розеля. Он обладал немалым опытом работы со сложными делами, но узнав, против кого мы собираемся выступить, отказался от сотрудничества. На прощание этот господин посоветовал даже не пытаться найти кого-нибудь для защиты Жоэля. По его словам, это стало бы пустой тратой денег.

— Вы вернули прежнего адвоката? — на сей раз любопытство проявляю я.

— Да, — господин Росери печально качает головой. — Он, как вы понимаете, настаивал на том, чтобы Жоэль признал свою вину, сотрудничал со следствием… будто это могло облегчить его учесть.

Как развивались дальнейшие события догадаться не трудно, но мне нужны подробности:

— Тогда вам поступило предложение, от которого вы не смоги отказаться.

— Что-то в этом роде, — отвечает он уклончиво, но всё же не утаивает желанные для меня и для дела детали: — Когда поздним вечером меня окликнули в тёмном переулке и спросили, не хочу ли я помочь сыну избежать смертной казни, я сразу понял, чего от меня потребуют в качестве ответной услуги. Вот тогда я и вспомни о своём неприятии того, что творилось в музее, и подумал, пусть хоть один камень покинет его пределы не просто так. Однако в тот момент никаких условий мне не предъявили.

— Как вам удалось вынести камень из музея? Раньше ведь защита тоже была не слабой, не всякому по плечу справиться? — теперь Роже терзает сугубо профессиональное любопытство, но мне оно только на руку.

— Мне не пришлось его выносить. — Господин Росери наконец отрывается от созерцания пейзажа и обращает взор на изящный набалдашник собственной трости. — Шумиха вокруг крушения давно улеглась, Жоэля признали психически нездоровым, вынесли один из самых мягких приговоров в истории Дийонского правосудия и увезли в чудесный пансион. Я продолжал работать. Однажды утром, когда я шёл в музей, мимо пробежал уличный мальчишка. Он довольно сильно меня толкнул, и это происшествие не выходило из моей головы на протяжении оставшегося пути до места службы. Несмотря на то, что всё вроде бы начало налаживаться, пережитый стресс давал о себе знать. В результате я не сразу заметил, насколько потяжелел правый карман моего пальто. Свёрток с артефактом, подделкой Этель и запиской я обнаружил, уже будучи в кабинете.

Тут господин Девро решает принять участие в разговоре:

— Что было в записке, и как сработал артефакт?

— Записка содержала подробную инструкцию для работы с этой магической штучкой. Кроме того в ней указали время, когда мне следовало ей воспользоваться. Сам артефакт представлял собой что-то вроде дешёвого ожерелья: кожаный шнур, внутри которого был какой-то гибкий стержень, подвесками служили несколько поделочных камней. Диаметр этого непростого украшения не превышал полутора пальцев. В назначенный час я положил его на постамент таким образом, чтобы настоящий камень находится в центре. Спустя минуту он исчез.

— А сам артефакт? — вклинивается в беседу Роже.

— Исчез вместе с камнем, — старик пожимает плечами и перехватывает трость удобнее. — И боюсь, что больше я ничем не могу вам помочь. Человека, с которым я повстречался в переулке, я не видел, поскольку он попросил меня не оборачиваться. Мальчишку я не запомнил, да и сколько лет прошло! Записка была уничтожена сразу после прочтения. Даже артефакт исчез.

— Так почему же вы вообще решили заговорить? — басит следователь. — Вы ведь могли бы и дальше молчать. Никаких улик нет, история с пересмотром приговора, конечно, мутная, но чего только в судейской практики не случалось!

— Совесть, господин Девро. Она покоя не даёт.

— И когда же это она проснулась? — то ли усмехается, то ли на полном серьёзе спрашивает друг господина Калло. Да, толь так я его в этот момент и могу назвать — настолько сильно он напоминает мне моего наставника. Ощущения от его слов противоречивые: не то сарказм, не то живой интерес, а в контексте всего разговора, — язык не поворачивается назвать его допросом, — и вовсе хамство!

— Она и не засыпала, — признаётся господин Росери со вздохом. — Есть такая особенность у людей: лучше всего мы обманываем самих себя. И обман это так сладок и приятен, что мы не слышим ни доводы рассудка, ни совесть, ни сердце, ничего.

— И каким же образом это философское замечание применимо к вам? — Ох! Кажется, и мой вопрос уместнее было бы услышать из уст господина Калло!

Похоже, что господин Россери находится в таком состоянии, когда тон собеседников уже не имеет значения. Он тяжело сглатывает, прежде чем ответить:

— Я навещаю сына несколько раз в год. Раньше делал это чаще, но потом мне показалось, будто он не в восторге от наших встреч, а потом… однажды я посмотрел на него и понял: Жоэль меня не узнаёт. Девять лет я не задумывался над тем, что означает пребывание в лечебнице. Это ведь не курорт — больные обязаны принимать лекарства! Вы даже вообразить себе не можете, как я теперь сожалею о своём согласии на сделку! Одиннадцать лет назад моего сына казнили бы быстро и гуманно, я же обрёк его на медленную смерть.