Польско-русская война под бело-красным флагом - Дорота Масловская

— Не ври, — говорю я, или мне это только кажется, потому что границы размыты, растоптаны, и я не знаю, на какой стороне шахматной доски нахожусь, еще на белой или уже на красной, но меня это не волнует. Потому что эта конфетка для меня с обеих сторон горькая. — Не ври, Магда, что ты типа пришла. Не надо мне вешать лапшу «я здесь, Сильный, я пришла, а потом с первым апреля тебя, меня тут нет и не было». Конец. А могла бы прийти.

Еще все могло бы быть хорошо. Но ты не пришла.

— Ну, Сильный, дурачок, — говорит тогда Магда, и я самостоятельно, без участия рук, открываю глаза. И пугаюсь, потому что действительно, на первый взгляд, вроде она, но вдруг это только ее макет, манекен, который Бармен купил специально для меня в комплекте со стрелками, чтоб бросать в мишень. Мудак все-таки этот Бармен, до него, что ли, не доехало, что у меня ноги и руки в полной аварии, я весь опутан какими-то трубками и только благодаря этому вообще не рассыпался на кусочки. Тут я задумываюсь, как я вообще буду жить дальше. Как я буду ходить со всей этой фигней, какие-то бутылки, какой-то радар, под ногами путаются провода, вот и плетись теперь по стеночке, отойти от нее ты можешь только на метр, ныряй себе в воздух на глубину метра, а еще, не приведи Господь, перепутаешь розетки, тогда все, короткое замыкание и собственноручное удобрение почвы.

— Сильный, это я, Магда, — говорит Магда и типа махает мне рукой из автобуса, отъезжающего на каникулы. — Это я, Магда, забежала на минутку, просто поболтать. Я вот купила тебе «Мальборо», с ментолом, думала, ты обрадуешься. И журнал про мотоциклы, «Мир мотоциклов» называется, чтобы ты тут совсем не рехнулся.

Классно, думаю я. Мы едем на автобусе. Кругом пыль, но все равно классно, двигатель шумит, все трясется, белые поля, плантации мела, интерактивный музей, столько пыли, что не видно экспонатов. Может, вообще это амфетамин летает в воздухе, потому что сейчас как раз время цветения амфетамина, воздух насыщен пыльцой, всеобщая общенациональная аллергия, рабочие места для безработных.

— Ты вот что, слушай, Сильный, — слышу я со стороны Магды, — ты теперь не будь дураком. Не позволь, чтобы они тебя тут уделали, они ведь хотят вырастить из тебя рододендрон, чтоб в коридоре поставить для красоты.

Тут она достает из сумочки «Мир мотоциклов» и пытается приспособить его так, чтобы я мог почитать. Но пока она мне одну руку сжимает, вторая разжимается, и журнал увядает. Тогда Магда, выведенная из равновесия таким моим поведением, снимает с полки радар, к которому я подключен, и я даже удивляюсь, что, когда она его берет, мне не больно. И бах мне его на живот с размаху, я от боли чуть самого себя не выплюнул, но мои способности протеста очень ограничены.

— Никто и не заметит, — шепчет мне Магда в утешение и кладет «Мир мотоциклов» на радар, который все время пищит, так что не исключено, что это мое новое искусственное сердце, которое мне теперь всегда придется носить с собой в целлофановом пакете, поэтому лучше бы она с ним обходилась поосторожней, чтоб не сломать. Прямо перед лицом я вижу теперь разные буковки, которые через всю страницу ползут в свой муравейник. Жаль, что они так быстро ползают, потому что вдруг это текст какой-нибудь песни про меня и мою боль, которую я теперь мог бы спеть для всех.

Но это еще не конец модернизации, потому что Магда явно решила улучшить мои бытовые и санитарные условия. Она достает из сумочки пачку сигарет и жестом, не терпящим возражений, засовывает одну из них мне в рот. Хотя сигарета тут же вываливается, Магда засовывает ее назад поглубже, почти до самого горла.

— Здесь не курят, — раздается какой-то слабый голос издалека, наверное, автоматически включающаяся антиникотиновая пропаганда, которая сейчас расскажет нам все, что думает на тему сигарет и их результатов.

— Какие-то проблемы, чел? Я вас не угощала.

Тут Магда смотрит на меня, заметив, что с этим курением что-то типа не совсем так, как должно быть.

— Чего они от тебя хотят: чтобы ты начал вдруг говорить стерео и с басовой инструментовкой? — говорит она и выдергивает из меня все штырьки от проводов, которые тянутся из моего носа и обратно. — Вот так-то лучше.

Тут мне еще удается в ускоренном темпе увидеть, как она бросает эти трубки на пол и прикуривает мне сигарету, а потом я уже вижу совсем плохо. Потому что вдруг что-то тяжелое падает мне на грудь, камень или, может, мое собственное веко, а может, это вентилятор оторвался от потолка, а может, просто со второго этажа идет дождь, град кроватей и пациентов. Но я уже про это больше не думаю, потому что способность думать я тоже вдруг теряю, что означает мой окончательный регресс в сторону растительного мира.

— Не умирай… — это такую передачу по радио передают. «Не умирай, мы вместе победим нашу общую смерть» — всеобщая благотворительная акция польского радио и рок-музыкантов. — Не умирай, — повторяет радио, а потом ведущий как бы теряет нить, потому что у него страницы перепутались.

— Не умирай, — говорит кто-то, — это я во всем виновата.

Тут двери опять открываются, и появляется щелочка, через которую я нагло подглядываю, что там снаружи. Может, это я как раз рождаюсь и выглядываю на свет из своей матери, но то, что здесь делается, мне не нравится. Так вот, надо мной не обычный потолок, а какой-то подвижный, он сворачивается на моих глазах, лампы исчезают и опять появляются, потому что, наверное, мы находимся на интерактивной фабрике неоновых ламп. И вдруг появляются разные лица и шум. Это я во всем виновата, объясняет мне кто-то с плачем, я теперь буду с одним тобой, только не умирай, я же не хотела, я же просто хотела, чтоб было весело… А все остальное это я так, для прикола… на самом деле я ни с кем не трахалась, ни с Левым… ни с этим звукорежиссером… пойми, я только так прикололась, чтобы тебя позлить, дурак ты… а теперь все будет хорошо…

Не умирай, Сильный, это говоришь ты, Магда, ты говоришь мне это по телефону, говоришь в мегафон. Это очередной твой каприз, купи мне сигареты, купи мне колготки, не умирай. Если можешь, не умирай. Не умирай, если хочешь, чтобы у нас все было классно. Не будь свиньей, не умирай, а то у меня сейчас как раз солярий, я уже договорилась, у меня сейчас нет времени тебя шантажировать, может, потом как-нибудь. Позвони мне ближе к вечеру и поклянись, что ты просто пошутил и что ты не умер, ну, я побежала, но сначала обещай, что все это неправда.

Я хочу что-нибудь подумать, но не тут-то было. Никакого подумать, запрещено, только соберусь что-нибудь подумать на какую-нибудь тему, по радио с вырванной антенной тут же передают офигительно интересную природоведческую передачу о ветре. Что ветер дует. Идет прямая трансляция прямо из города, сначала какой-то репортер говорит в прямой эфир, уважаемые радиослушатели, вы меня, конечно, не слышите, но мы тут сейчас являемся свидетелями необычного явления, во всем городе дует ветер. Дует он с запада и уже сорвал все бело-красные флаги. Несмотря на то, что вы меня или не слышите, или совсем не слышите, я все же подчеркну, что уже восемь человек потеряли волосы, а количество людей, пропавших без вести, по-прежнему неизвестно. Ветер как раз поворачивает налево, отрывает балконы в высотных домах. Появились слухи и ложные версии, что этот ветер сконструировали немцы, которые собираются устроить тут полигон, а на руинах разрушенных зданий — альпинистские стенки для спецподразделений. Ветер дует в неслыханном масштабе, его нельзя даже сравнить с ветром 1997 года, тем, что русские тогда на нас наслали.