Игра на понижение - Михаил Луговой

– Мы об этом помним, – веско обронил Родимцев. – Но террористы, скорее всего, о кутриттере не знают, в отличие от глав государств и правительств стран – участников Лунного проекта, иначе бы они как-то учитывали его наличие на борту, быть может, даже попытались бы нас шантажировать им.

– Или, напротив, знают, – как бы размышляя, предположила президент. – Если на самом деле они никакие не террористы и действуют в интересах Уммы. Такое может быть?

– Может, – согласился Родимцев. – Нельзя исключать, что захват парома лишь инсценировка, которая должна привести к попаданию кутриттера в руки талибов.

– Доктор, я прочла ваш доклад и представляю, что такое кутриттер. Вы пишете в нем, что оценить его значение способны сотня или две человек на всей планете. Я, к сожалению, к этим двум сотням не отношусь… Не могли бы вы пояснить нам, какие выгоды может извлечь страна, ставшая единоличным его обладателем?

Петров сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Какие выгоды? Да любые! Если сообщение Почтальонов интерпретировано верно, то на нем записана информация, которая позволит человечеству преодолеть некое препятствие, непреодолимое собственными силами. Что это за препятствие – неясно. Из самых общих соображений не следует рассматривать версии о том, что Почтальоны сами не знают, о чем говорят, или о том, что они сознательно вводят человечество в заблуждение. Если это и так – у людей просто нет ни единого шанса об этом узнать.

Но каким бы это препятствие ни было, оно либо уже накладывает, либо в самом скором времени будет накладывать на развитие человечества серьезное ограничение. Чем тут могут помочь Почтальоны? Соблазнительно считать, что кутриттер содержит информацию о технологиях, которые позволят это ограничение преодолеть.

Страна, получившая единоличный контроль над кутриттером и сумевшая противостоять консолидированному давлению конкурентов, получит возможность сделать первые шаги по пути, по которому в дальнейшем пойдет человечество. Насколько она опередит остальных – зависит от многих, очень многих причин. Диапазон широк – от временных тактических преимуществ, которые ее руководство выторгует себе перед тем, как передаст артефакт на изучение той же ООН, и до фактически мировой гегемонии. Почему бы и нет? Никто же не знает, какого уровня знания может передать цивилизация, для которой доступны путешествия между звездами.

Президент и Родимцев выслушали сбивчивую речь Петрова не перебивая, и, когда он закончил, в комнате воцарилось молчание.

– Да, – протянула женщина спустя несколько секунд. – Теперь я понимаю, чем могли руководствоваться лидеры Уммы, если допустить, что захват парома действительно акция их спецслужб. Матвей, а мы смогли бы провернуть нечто в этом роде, появись у нас заранее информация о том, что артефакт обнаружен?

На лице Родимцева появилось задумчивое выражение.

– Пожалуй, да, – сказал он. – Смогли бы. Но мы бы постарались действовать тоньше. С вашей санкции, разумеется.

– Хотелось бы надеяться, – вздохнула президент. – А можем ли мы сделать что-то сейчас? К примеру, посадить паром на один из наших космодромов?

– Пока я не смогу вам ответить, – признался шеф Госбеза. – Времени у нас очень мало. До посадки «Быковского» на Ал-Субайх остается приблизительно восемь часов, а тормозить он начнет еще раньше. Но мы уже изучаем такую возможность. Я отдал приказ о начале процедуры многоаспектного анализа инфосферы. Что-нибудь придумаем.

– Вот и прекрасно. Изучайте. Задачи поражения парома, если террористы вздумают превратить его в бомбу, будут решать вооруженные силы. Задачу давления на руководство Уммы я возлагаю на дипломатов. И опять же на вооруженные силы, учитывая противостояние на туркменской границе. А вы, Матвей, и вы, Владимир Филиппович, попробуйте прикинуть, не сможем ли мы извлечь из ситуации с захватом «Быковского» какой-нибудь пользы. Если у нашей страны будет шанс получить находящийся на пароме артефакт, мы должны этим шансом воспользоваться. Считайте, что моя санкция на это у вас есть.

Олег, позевывая и ежась от утреннего холода, смотрел новости. Готовность номер один, в которой сейчас находился поднятый по тревоге батальон, предполагала нахождение личного состава в бронескафандрах внутри боевых машин, но двигатели последних должны быть заглушены из соображений маскировки. Тратить же энергию аккумуляторов на обогрев командир батальона запретил – тревога была не учебной, а в реальном бою, если до него дойдет, разряженные аккумуляторы могли дорого обойтись. Ночью же на Устюрте холодно, а до рассвета оставалась еще пара часов, и до дневной жары было еще далеко.

Судя по новостям, ничего такого, что объясняло бы внезапную боевую тревогу, в мире не происходило. В открытом чате батальонной сети болталось с десяток человек, как и Олег, страдавших сейчас от безделья в боевых машинах и лениво строивших предположения. Большинство грешило на разведчиков, засекших на сопредельной стороне какое-нибудь подозрительное движение. Склонные к конспирологии успели создать стройную теорию о перевороте в Ашхабаде.

В голосовой сети дважды крякнул предупреждающий сигнал, и поверх изображения на внутренней стороне забрала шлема вспыхнули строчки: «Объявляется боевая готовность № 2. Командирам подразделений прибыть на совещание к штабу батальона».

Олег вызвал заместителя.

– Балашов, командуй. Я в штаб.

– Принял, – откликнулся старшина из бронетранспортера первого отделения.

Олег потянулся, насколько позволяли отключенные искусственные мускулы бронескафандра, и включил питание. Пониже спины явственно щелкнули контакторы, со звуком, напоминающим шумный вздох, включился наддув батареи и циркуляция насыщенной литием суспензии через угольные электроды. «Русич» ожил. Только что младший лейтенант ощущал себя закованным в идеально подогнанный, но тесный и почти неподвижный саркофаг, как вдруг оказалось, двигаться в нем легко, даже очень легко, когда искусственные мускулы, повинуясь моторным командам человека, взяли его вес на себя. Олег нащупал рукой заправочный разъем, связывающий баки бронекостюма с резервуарами боевой машины, отключил его, отщелкнул крепление, удерживающее его «АК-250» на борту бронетранспортера, распахнул бронированную дверцу и выскочил наружу.

Кругом виднелось шевеление – бронепехота выбиралась из десантных отсеков. Готовность номер два предполагала нахождение личного состава в пятиминутной досягаемости боевых машин и разрешала военнослужащим снятие части экипировки. Четыре бронетранспортера и САО его взвода замерли неровной дугой там, где их застало отключение колонного автомата, – на обочине разбитой колесами и гусеницами грунтовой дороги в районе сосредоточения. Сориентировавшись, в какой стороне находятся машины штабной секции, Олег закрепил оружие в держателе на боку и зашагал туда.