Пятнадцать ножевых. Том 3 - Алексей Викторович Вязовский

даже если бы и так, ряд и место мы помним. Идем, никого не трогаем, беседуем о всяких приятных мелочах и пытаемся наслаждаться жизнью на полную катушку.

И вдруг к Ане поворачивается сестра, начинается что-то шептать на ухо, делая квадратные глаза. Подруга ахает: «Еще одна?! Силен!». Смотрит на меня с восторгом, пытается развернуть в сторону. Ой-ой-ой, что-то происходит, мы плавно поворачиваемся влево и раздается восклицание Давида:

— Шишкина, ты?

Оказывается мы шли наперерез курсу Елизаветы Николаевны, старательно разглядывающей стену Дома культуры и не обращающей внимания на недоумение спутника — прямо актер Гойко Митич в полный рост. Узкое, «индейское» лицо, хищный нос. Лет сорока. Белый костюм с черный бабочкой. Прямо ой-ой-ой второй раз. Лизун тоже приоделась. Платье красное с открытыми плечами и большим декольте, украшения с брюликами. Шишкина с Азимовой ревниво заценили друг друга. А ведь они очень похожи. Одного роста, высокая грудь, тонкая талия и длинные ноги... Разница в цвете волос. Одна блондинка — другая брюнетка.

— Привет, — деваться было некуда и я начал представлять дам: — Аня, познакомься, это Лиза, моя однокурсница.

— Здравствуйте, — кивнула свысока Шишкина — Очень приятно. Андрей...— она повернулась к своему спутнику.

— Борисович, — закончил я за нее. — Мы коллеги, я ваш тезка, Андрей Панов, на скорой работаю.

— Знаю тебя, — хмыкнул глава всей цэкабэшной наркологии и сразу перешел на «ты». — Вся Москва уже знает.

Теперь померились взглядами мы. Что-то почуял Борисыч. Интересно, говорила Лизун ему обо мне? Чуйка просто кричала — будут с ним проблемы.

Мы обменялись парой ничего не значащих фраз о предстоящем концерте и разошлись.

— Бывшая твоя, да? — с лица Ани еще не успела сойти торжествующая усмешка и показавшийся мне хищным взгляд. — Она как увидела нас, сразу в сторону начала тащить кавалера своего. Ну я и решила слегка испортить ей праздник. Ты же не обижаешься? — шаловливо улыбнулась девушка.

— Ничуть, солнце моё. Всё правильно сделала. Да, мы встречались, потом перестали.

— А она, значит, на что-то надеялась еще. Держала тебя запасным аэродромом. А тезка этот, он, наверное, на хорошем месте трудится? А то выглядит как минимум лет на пятнадцать старше, но хорош, хорош.

— В ЦКБ работает. Заведует отделением.

— Каким?

— Эй, я сейчас заревную.

— Колись!

— Наркологией. Большой человек — лечит всех деток наших цэкашных старичков.

— Видишь, угадала. Он уже приближается к возрасту, когда не сиськи ищут, а докторшу, которая инсульт распознает.

Мы посмеялись, а я себе заметочку в недрах головного мозга поставил. Анька-пулеметчица прям. Целеустремленная, на конфликт идти не боится, и совсем не простая. А с другой стороны, она сама мне про всё это говорила. Честно и в лоб. Ничего нового. Лишь бы не пыталась выстроить в наших отношениях жесткую иерархию.

Всё кончается, даже плохое. Пошли в зал занять места. Концерт начался с незначительным опозданием, минут двадцать, не больше. Что вам сказать? Никогда себя поклонником Аллы Борисовны не считал. Слишком уж много утюгов были задействованы в тиражировании ее произведений. Хотя не могу не признать смелость в протаскивании на эстраду песен на стихи Цветаевой и Мандельштама, что при советской власти было весьма и весьма. Особенно смачно звучало откровенное «И всю ночь напролет жду гостей дорогих, шевеля кандалами цепочек дверных». Не то у цензоров фантазии не хватило, не то решили, что слушатель не поймет. А ведь фельдшер Капитонова, знаток искусства, весьма авторитетно вещала, что строчка «где к зловещему дегтю подмешан желток» — намек на черно-желто-белый имперский флаг. Но потом на всё это легла гламурная фигня типа мадам Брошкиной и я интересоваться примадонной совсем перестал.

А тут... Прямо каждая песня — в душу. А игра с Паулсом в четыре руки про восьмой ряд и вовсе заставила мои слезные железы выработать некоторое количество лишней жидкости. Эх, ностальгия! Трава зеленая, сугробы глубокие, вкусовые сосочки на языке свежие, эрекция стабильная. Впрочем, последнее обстоятельство вроде и так присутствует. Вычеркиваю.

И ведь работают на сцене, от души стараются! Пот градом от софитов, а поет, и не просто так, номер отбывает. Артистка, короче. Зауважал я Аллу Борисовну. Человек она сложный, так мне с ней на пикники не ездить и детей не крестить. Эта сторона ее жизни мне по барабану.

Если честно, то вот это отношение к работе: умри, но выступи, долго оставалось для меня чем-то вроде легенды. Красивые байки. А потом мне доктор один рассказал случай. Они обслуживали концерт Тины Тернер в Москве. Году в девяносто шестом. Лет шестьдесят ей было, или около того. И тут она заболевает каким-то жестоким гриппом. Температура тридцать девять с хвостом. Коллега говорил, что лицо у нее было серым, как грунтовая дорога в засуху. Отечественные организаторы в шоке: Кремлевский дворец забит доверху, отмена шоу вгоняет их в жестокие проблемы. Однако певица попросила сделать укольчик и пошла работать. Больше двух часов с выходом на «бис». Раза четыре меняла за кулисами мокрую насквозь рубашку и снова шла на сцену. Сумасшедшие люди.

После всего мы погрузились в машину и поехали. Сначала высадили Симу, которую вызвался сопроводить до самых дверей квартиры Давид. По его собственным словам, это могло занять неопределенно долгое время, и ждать его не надо. Другой бы спорил, а мы не стали.

— Куда теперь? — спросил я молчавшую до сих пор Аню.

— А давай просто покатаемся. На Ленгоры поедем.

— Куда прикажете, — улыбнулся я.

Ехать — одно удовольствие. Поздним вечером, стоит только удалиться немного от центра, и начинает казаться, что в городе и нет почти никого, так мало встречается машин. Да и рядом совсем, по Вернадского вернуться к реке, повернуть на свежеобразованную улицу Косыгина — и вот мы на почти пустынной смотровой площадке. Постояли спинами к университету, а лицами к реке. А тут даже свежо слегка стало, иначе чем еще объяснить тот факт, что моя спутница тесно прижалась спиной к фасаду моего организма.

— А ты сентиментальный, Панов, — сказала Аня. Не осуждающе, не торжествующе, а так, констатировала факт.

— С чего это ты взяла? — недоуменно спросил я.

— Сейчас я тебе все по полочкам разложу. Ты постоянно слушаешь грустные песни. То блюзы эти, где негры жалуются на несправедливую судьбу и противную их природе необходимость работать, то какого-то безголосого мужика, от которого невеста с другом сбежала, а потом вернулась в