За Уральским Камнем - Сергей Жук

Торги уже начались, но своего апогея еще не достигли. Торг начали только те купцы, что зимовали. Пока ясак не собран, государев указ запрещает торг. Но сейчас государевы закрома полны, и торговые людишки спешат, им достанутся лучшие соболя. Они первыми встречают промысловый люд и инородцев, съезжающихся на торг. Инородцев мало, они в своем большинстве уже продали пушнину промысловым. Те шалят, нарушают царский указ о запрете торговли в тайге и стойбищах инородцев. Но запретный плод весьма сладок, да и как уследишь промысловых, сами добыли или выменяли у самояди. Но на промысел приезжает разный люд, бывает и воровство, принуждением, а то и убийством захватят мягкую рухлядь. Тогда жди беды. Самоедам или енисейским тунгусам бунтовать не впервой. Огнем и стрелами пойдут на Мангазею. В лучшем случае челобитную воеводе отпишут и подарки поднесут. Воевода тогда крут, в кандалы закует, сечь будет, на то и поставлен государем, чтобы порядок блюсти.

В соборах тоже все необычно. Поморские людишки не только воздвигли соборы, но и поселили в них своих святых. Здесь поклоняются Прокопию Устюжскому, Соловецким чудотворцам, а одна из церквей возведена в честь почитаемых на Русском Севере Михаила Малеина и Макария Желтоводского. Почитаемый по всему Поморью Николай Чудотворец тоже имел свой придел в соборной Троицкой церкви.

Василий не торопился. В средствах он нужды не испытывал. Анна и тут побеспокоилась, прихватив во время бегства из Коды свои драгоценности. Он в состоянии был организовать на эти средства и собственную артель, но интереса к этому не испытывал, да и выделяться резону не было. Поэтому, прослышав в торговых рядах, что собирается ватага промысловых на Енисей, отправился в заезжую избу, что указали.

Гулящих, желающих отправиться на Енисей, предостаточно, но отбор был весьма строгий. Замечен в драках или еще хуже в пьянках — не подходишь. Кроме промысловых навыков на зверя, требовали знание плотницкого дела, кузнечного, каменщицкого или какого другого, что сгодится в неведомом крае.

Потолкавшись среди гулящих, Василий несколько расстроился. Не ведал он черной работы. На что годился, так только в грузчики на пристань, но долго болтаться без дела нельзя, приметным скоро станет, и тогда добра не жди.

С такими мыслями он вышел на улицу и остановился, решая, что дальше делать. Вдруг послышались голоса:

— Гляньте! Вон тот чернявый и есть старшой. Он ватагу набирает!

Оглянулся Василий и обомлел. К нему направлялся Исаак Ревякин из Нижнего Новгорода, тот самый, что был попутчиком, когда они с Анной возвращались из Сольвычегодска на Верхотурье. Первая мелькнувшая мысль — скрыться, но было уже поздно. Исаак, улыбаясь, шел к Василию.

— Князь Василий! Как я рад тебя видеть в полном здравии, — произнес Исаак Ревякин и по-дружески обнял князя, — слухи были, что сгинули, я даже свечку поставил за упокой.

Василий не знал, как ему быть. Радости от встречи он не испытывал. Толпившиеся на заезжем дворе зеваки удивленно смотрели на происходящее. Редко увидишь гулящего с княжеским титулом.

«Не ровен час соглядатай воеводы здесь крутится», — мелькнула мысль у князя.

Но деваться некуда. Ответив на приветствие, он, не зная с чего начать, молчал. Ревякин почувствовал неловкость князя и предложил пройти к нему сотрапезничать.

Исаак оказался юношей весьма сметливым. Пока шли в избу, где он расположился, оглядел бывшего попутчика с ног до головы и пришел к выводу, что с князем случилось что-то неладное, но ему, Исааку, этого знать не к чему. Более того, приготовления к отъезду закончены, а воинского человека он до сих пор не нашел. Князь для него удача великая. Он и воинскую службу справит, и верен ему будет до скончания века. Поэтому расспрашивать ни о чем не стал. За трапезой больше говорил Исаак. Рассказал о своем бате, который сейчас где-то на Енисее ладит зимовье, о своих промысловых планах в неведомых краях. Закончив трапезничать, перешел к делу.

— Ты, княже, от меня не таись. Вижу, что случилось с тобой горе великое. Как нынче величать тебя и кто ты будешь?

Подумал князь и пришел к выводу, что деваться некуда, надо открыться, глядишь — и на пользу пойдет.

— Ныне я, Исаак, гулящий человек Василий Плахин, безземельный смоленский дворянин. — Произнеся это, князь смолк, не зная, что добавить.

— Вот и добре, Василий Плахин, мне более того знать ни к чему, и так лишнего сболтнул принародно.

Молодой Ревякин немного помолчал для солидности и продолжил:

— Будет к тебе, Плахин, предложение. В ватаге народ собрался разный, гулящий, многие в этих краях впервые. Промысловики они добрые, но этого мало. На Енисее помощи ждать не придется. Гарнизон в Туруханске малочисленный, сами себя, дай бог, сберегут, а тунгусы, что на Енисее, воинственны. Вот и выходит, что моя ватага и дружиной должна быть доброй. Пищали, пушки, порох, свинец — все припас. Твоя задача обучить их воинскому делу, сделать дружиной и быть им атаманом. Что скажешь? Времени на размышление нет, и так припозднились.

«Слова не мальчика, но мужа, — подумал про себя князь, — не по годам смышлен Исаак», — и уже вслух добавил: — А что тут думать, я согласен, не сомневайся, буду служить тебе верой и правдой, такова моя доля.

— Какова твоя доля? — не расслышав князя, встрепенулся Исаак, для еврея это самая неприятная тема. — Знай, ежели сбережешь промысел от ворога, то десятины не пожалею.

На том и порешили.

В Мангазее, на воеводстве, сидит ныне князь Мосальский-Рубец. Человек недобрый. Дурная о нем идет слава. Жесток с людишками, и на руку нечист. Немало заморил он в темнице инородцев, без подарков не подходи, за что от народа получил прозвище Окаянного, и умер впоследствии от какой-то странной скоротечной болезни. А сейчас у него всюду снуют соглядатаи. Любимое занятие воеводы — слушать от них доносы. Многие этим пользуются, и ложатся под плети невинные головы, а затем закованные в железо отправляются в Тобольск — стольный град Сибири. Если бы не царский указ, где право казни принадлежит только государю, многим не сберечь лихой головы. Вот и сейчас, сидя у себя в хоромах, выслушивает доклады своих людишек. Пока ничего интересного. Кто прибыл, кто убыл, кто хорошо из купцов мен провел, кто хуже, кто подрался, кто поругался. Вдруг он услышал интересное.

— Исаак Ревякин, говоришь! Это тот молодой жид, что пищали у меня купил?

— Тот самый! — закивал головой служка.

— А что за князь, откель он взялся? — почуял свой интерес воевода.

— Так в том-то все и дело! — служка понизил голос до шепота. — С виду человек гулящий, голь перекатная. Две седмицы назад на плоту из тайги в Мангазею сплавился. Никто особо внимания на него не обратил. А тут, дня три назад, меняле Абраму, что рядом с Соборной площадью лавку держит, этот мужик браслетик продал из чистого злата.

Князь Мосальский-Рубец по прозвищу Окаянный даже поперхнулся чаем от неожиданности. Дело принимало серьезный оборот.